— Смотри, — произнес Казаль, глядя в окно - один возвращается.
— Только один? — удивленно переспросил Бенуа.
— Да, один.
Бенуа был уже на улице. Не сговариваясь, Вильмон и Леметр побежали за ним. И одним движением за ними поднялись все.
«Як» сеЛ. Это был Ле Ган.
Бенуа не дал ему поставить ногу на землю.
— А командир? — закррчал он.
Ле Ган довольно спокойно ответил:
— Он сейчас вернется. Я был на пределе, он приказал мне возвращаться.
— Ле Ган!
Резкий, властный, несколько суховатый, ясный голос. Флавье вышел вперед — летчики машинально раздвинулись, образуя проход.
Что произошло, Ле Ган?
— Мы встретили фрицев, господин майор. Приближаясь к фронту, вдруг увидели двух «фокке». Они дали по нам очередь… Ничего серьезного. Только это разозлило полковника. Он пошел в атаку. Сбил одного, а другой стал уходить. Командир решил постараться сбить и его.
— А вы?
У меня горючее было на исходе. Я спросил у него, что мне делать. Он приказал возвращаться.
После минутного молчания Флавье спросил:
— А как у него с горючим?
Ле Ган знаком показал, что не знает.
— Так, — сказал Фларье. — Остается только ждать.
Не глядя ни на кого, он повернулся на каблуках и зашагал крупными шагами к дому. Все молчали, даже Бенуа. Леметр, несомненно, один почувствовал, что Флавье держался как командир, словно это само собой разумелось, словно об этом даже нечего было задумываться.
— Ну, — сказал наконец Лирон, — полковник не стал бы бросаться в погоню, если бы не был уверен…
— О, — трезво возразил Вильмон, — это может случиться с каждым. Держишься за своего фрица… не хочещь упустить… а про бензин забываешь!..
Кастор налаживал связь. Уже дважды она прерывалась. Слышался ужасный треск, отчаянные «алло» на другом конце линци — и больше ничего. После третьей попытки он меланхолично взглянул на Флавье.
— Ничего себе автоматика! — вздохнул он.
— Давайте еще!
Кастор позволил себе лишь мысленно пожать плечами. Флавье раздражал его. У него было достаточно опыта, чтобы оценить серьезность положения. Но в «Нормандии» было правило: никогда не допускать паники. Можно быть переполненным тревогой, сердце может сжаться, как в тисках, но подзывать этого нельзя. Другие знают то, что знаешь ты, ты знаешь то, что знают другие. Этого достаточно. И в этом заключалась немалая часть того, что Марселэн называл «духом «Нормандии»… Но что Флавье мог понять в «духе «Нормандии»? Разве мог он хотя бы предположить, какие нити связывают Марселэна с его эска-дрилъей? «Коллектив… — Думал Кастор. — Мы коллектив. Марселэн сделал из нас не просто воинскую часть, но человеческий коллектив. Потому что Марселэн был человеком…» Он с ужасом заметил, что подумал о нем в прошедшем времени! И в четвертый раз стал вызывать дивизию.