Кладбище стояло на пригорке. Небогатое, без пышных памятников, с деревянными крестами и решетками, сделанными из металлических отходов нефтяного оборудования.
Было пронизывающе жутко от царившей тут тишины. Шум моря, постоянно слышный на острове, сюда не доносился. Впервые в жизни я ощутила дыхание будущего вечного одиночества и почувствовала счастье от того, что впереди у меня нескончаемо много принадлежащих мне лет.
Могила Васи Селезнева пышно выделялась грудой еще не помятых бумажных цветов.
Я сняла один венок в полном убеждении, что совершаю героический поступок.
Они ждали меня возле клуба, уверенные в том, что я отсиделась где-нибудь за домами.
Я шла с торжеством человека, преодолевшего трудности. Став комсомолкой, я сразу же активно выступила против суеверия и невежества.
Но мои товарищи отшатнулись от меня с паническим, заражающим друг друга страхом. Я не могла подойти к ним. Они убегали гурьбой, скучившись как овцы.
— Чего вы боитесь? — кричала я. — Вы же теперь комсомолки! Вы не должны верить в загробную жизнь!
Храбрее всех оказалась Манька. Она вступила в разговор со мной. Но — издали:
— А с могилы ничего уносить нельзя. Он теперь будет к тебе являться.
— Глупости это!
— Ну да, ты одна умная! Вот теперь отнеси венок обратно, а то мы с тобой водиться не станем.
— И не нуждаюсь, — сказала я.
Венок я бросила в море. Наутро одна из девочек, забежав к нам, нанесла мне последний удар. Она сообщила, что Венечка Грушин сказал про мой героический поступок:
— Дуракам закон не писан.
* * *
В свою последнюю школьную зиму я с увлечением ходила на литературные вечера и диспуты.
Их в ту пору было много: «Каким должен быть комсомолец», «О современном театре», «О поэзии».
Приезжали в Баку Маяковский, молодые Жаров, Безыменский и Уткин, поэт Василий Каменский читал стихи и играл на баяне. Из азербайджанских писателей чаще всех на наши занятия приходил в те времена еще совсем юный Сулейман Рустам. Помню, его уже тогда называли «Золотое перо».
Я вечеров не пропускала. Посещала городские залы и рабочие клубы. Под конец пребывания московских поэтов в нашем городе знала наизусть всю жаровскую «Гармонь», «Повесть о рыжем Мотэле» Уткина и «Емельяна Пугачева» Каменского. Неделя была заполнена ожиданием очередного вечера. Математика в школе запущена навсегда и непоправимо. Тетрадь с собственными стихами пополнялась с каждым днем.
На очередном заседании русской секции поэт Тарасов поучал:
— Задумайтесь, почему получила такое распространение песня «Кирпичики»? Потому, что в ней спаяно личное с общественным. Воедино связан рост страны с судьбами героев. В этом главная причина ее популярности. Вот о чем надо думать поэтам.