Гуттман обратил взор к потолку и торжественно изрек:
— Я подвергаюсь насилию, господа… Но с этого момента я буду давать показания только в присутствии моего адвоката.
— Да… — произнес Фридман. — Он вам только подтвердит, что вы ничего не выигрываете от того, что пытаетесь доказать, будто деньги ваши. Потому что все эти доллары… — взял он пальцами несколько стодолларовых банкнотов и, приподняв их, снова бросил на стол, — уважаемый герр Гуттман, фальшивые! Понимаете, фальшивые! — Фридман сделал драматическую паузу и продолжал: — Мы ведь разыскиваем эту женщину за распространение фальшивых денег, ясно вам? Поймите, если криминальная полиция разыскивает женщину, которая меняет имена и проживает в таких отелях, как «Кенигсгоф», тут может быть только два варианта — наркотики или фальшивые деньги, и ничего другого. Теперь мы, разумеется, должны будем задержать вас за распространение фальшивых стодолларовых банкнотов.
Торжествующее выражение на лице лысого шантажиста сменилось судорожной гримасой.
— В чем же вы тогда меня обвиняете? — спросил он.
— Как называют тех, кто распространяет фальшивые деньги? — сознательно обошел вопрос Фридман.
— Я думал, — тихо произнес Гуттман, — что в этом деле замешана политика: шпионаж или что-то вроде того…
— С каких это пор криминальная полиция занимается шпионажем? — презрительно спросил Майер. Он полагал так вполне серьезно, потому что давно питал отвращение к секретной службе. А началось это тогда, когда любовница наставила ему рога с каким-то сержантом американской военной разведки.
— В таком случае, господа, я отказываюсь от всех своих показаний, — стыдливо проговорил лысый шантажист и без приглашения сел на стул.
— Не стоит так гнать, дружище! — заметил Торанце. — У нас еще уйма времени. К тому же неизвестно, что за тачку подсунул нам этот турок.
На первый взгляд это была совсем неплохая тачка, потому что в тот момент на спидометре у Галвы было сто сорок километров. Все же он немного сбавил скорость. Торанце повернулся к заднему сиденью, где между Крайским и Сантанелли полулежал бесчувственный Машита. Увидев, что Сантанелли приложился к плоской бутылочке, он нервно заворчал:
— С этим-то можно немного подождать!
Его земляк не очень охотно спрятал бутылочку в карман и напустился на Крайского:
— Не наваливай этот тюк на меня! — и локтем оттолкнул Машиту на противоположную сторону.
— Ну и удивится же этот… — внезапно рассмеялся Торанце. Потом улыбнулся Галве: — А какая суматоха поднимется у ваших земляков в Праге!
— Да, переполох, я думаю, будет большой, — согласился Галва и подумал, не пора ли…