Как только метеоролог вошел, капитан Ганн обратился к нему:
— А я как раз хотел сообщить вам, мистер Лейн, — сказал он, — что мы собираемся покинуть пост. Норвежец терпит бедствие — снесло руль. Это милях в трехстах отсюда.
Лейн кивнул. И тут оцепеневшие чувства пробудились вновь, и до него дошло, что за существо привалилось там за трубой.
— У нас на борту безбилетник, сэр, — сказал он. — Гусь. Да, точно, клянусь богом, гусь! Самый странный из всех, каких я только видел. У него на щеках здоровенные белые пятна!
Это был не остров, потому что он двигался, и зарывался в воду, и качался на волнах. И не айсберг, не льдина, хотя больше похож на них. Что бы это ни было, оно внушало Белощеку ужас, и ему хотелось улететь отсюда, но крылья ныли от усталости, и он знал, что передышка будет единственным спасением.
Белощек знал, что там, в темноте, что-то есть, задолго до того, как сквозь слепящую пелену брызг перед ним вспыхнули ходовые огни. Он пролетал с подветренной стороны, когда крылья уловили слабое колебание воздуха, которое указывало на какое-то препятствие, изменявшее направление ветра. Белощек тотчас же повернул против ветра, мучительно налегая на крылья, после многочасового полета совершенно онемевши-е от напряжения и усталости. Он попытался снова определить, что это там такое. Напряг все свои силы и опять уловил в хаосе шторма еле ощутимое завихрение воздуха.
Он устремился против ветра, всей мощью обрушивающегося на него, располагая в борьбе лишь силой собственных крыльев, а она была уже на исходе. Скорость ветра превышала ту скорость, на которую был способен Белощек, но он обнаружил, что все-таки может понемногу продвигаться вперед, используя глубокие ложбины между волнами, куда не достигал ветер. Он летел низко, в нескольких футах над водой, устремляясь вперед, как только оказывался в затишье у подошвы волны, взмывая как можно быстрее вверх над каждым терзаемым ветром гребнем и потом снова бросаясь вниз, в следующую укрытую от ветра ложбину.
Завихрение, которое он уловил, то появлялось, то исчезало. Он терял его всякий раз, как проваливался между волнами, и обычно вновь ощущал, поднимаясь, чтобы перемахнуть через гребень волны. И каждый раз чувствовал его отчетливее, чем прежде. Потом услышал его; то был пронзительный вой, совсем не похожий ни на рев ветра, ни на грохот волн. Но, кроме белой стены летучих брызг, ничего не было видно.
Когда показались странные огни и Белощек увидел, что это не похоже ни на одну скалу, ни на один остров из тех, что встречались ему, сомнение охватило его. Но борьба с ветром истощила последние остатки сил, и крылья почти оцепенели от изнеможения. Последним отчаянным усилием он еще несколько минут боролся со шквалом, потом беспомощно рухнул вниз. Он упал на что-то холодное и твердое; но странно — вроде бы льдина, только не такая студеная, и вроде бы камень, только такой ровный и гладкий, каким камень не может быть никогда.