Она подумала: «Гарри, наверное, был бы похож на него: с крепким телом и твердыми мускулами. Если бы я хоть раз легла с ним в постель, просто чтобы почувствовать его тело, тесно прижавшись к нему».
Но сожалеть было поздно. Они женили Гарри на Мэри Талбот, что привело к катастрофическому исходу, и теперь ей предстояло отомстить за его и за свою собственную разбитую любовь. Она подумала о теле короля: несмотря на усердные занятия подвижными играми, у него начинали появляться первые признаки тучности. А пока ее темные глаза неотрывно наблюдали за тем, как Фрэнсис одевался, она думала о его словах. «Чтобы победить его, надо его загонять». Да, так она и сделает. Она будет бегать, и бегать до тех пор, пока королевскую корону не возложат на ее голову, а Генрих Тюдор узнает — если ему пока неведомо, — что такое физическая боль из-за неосуществленного желания.
Спустя полчаса, почти как и предполагала, она услышала снизу голос:
— О, моя любимая малышка, что ты делаешь? Ты ведь могла упасть! Зачем ты забралась так высоко?
Она ответила, не оборачиваясь:
— Отсюда мне видно все от дворца до Тауэра. Лезьте наверх, Генрих. Залезайте и осмотрите ваше королевство.
А услышав, как тяжелое тело вскарабкалось на нижнюю ветку, она взяла лютню и принялась наигрывать мелодию в духе Норфолка — песню жнецов, благодарящих Бога за урожай. Она подумала, как уместна эта песня: разве она не приступает к сбору собственного, особенного урожая? Даже почувствовав губы короля на своей шее, она так и не обернулась да и к лучшему для него — так он не мог увидеть жестокость ее улыбки.
* * *
Однажды Гарри Норрис остался один. Телохранитель короля сидел в своей редко им посещаемой комнате, будучи более чем слегка навеселе, и намеревался напиться окончательно. Потому что то, чего он опасался более всего, наконец произошло: Анна Болейн вернулась ко двору, и теперь, очевидно, на днях окажет королю самую большую любезность. Одна мысль об этом заставляла человека, которого его соратники-придворные считали мрачным и скучным, вскочить на ноги и зашагать по комнате с безмолвными слезами, текущими по лицу. Именно в такой момент отчаяния раздался стук в дверь. «Некстати!» — подумал он.
— Подождите, — отозвался Норрис, но голос прозвучал сдавленно, и Фрэнсис Вестон, стоявший по другую сторону двери, не разобрав ответа, тотчас вошел.
— Боже милостивый, сэр Гарри! Что с вами? Вы больны?
— Да, — рявкнул Гарри. — У меня озноб. Я весь в поту.
«Самый странный пот, какой я когда-либо видел, — подумал Фрэнсис. — Мужчина в слезах».