На работу в тот день она уже не вернулась. Новость о нашей продаже разлеталась все дальше, и рынки, соответственно, опускались все ниже. Эксперты ставили под сомнение выживание самой компании. Журналисты из новостных агентств досаждали телефонными звонками с просьбами прокомментировать последние события и слухи о возможном банкротстве. Председатель был великолепен. Отвечая бесстрастным голосом на вопросы, он приводил статистические данные, говорил о наших возможностях, о кредитных линиях, открытых крупнейшими банками, о значительных ресурсах, созданных на такой вот крайний случай. Мы с Катриной молча сидели в кабинете, пока председатель очаровывал журналистов, разговаривая на французском с обеспокоенным инвестором, а потом задержался допоздна, чтобы ответить на вопросы из редакций «Уолл-стрит джорнал» и «Барронс». Я ушел из офиса далеко за полночь. Председатель остался сидеть — сложив домиком ладони, в мягком круге света накрытой зеленым абажуром лампы. Я негромко пожелал ему спокойной ночи, и он улыбнулся в ответ, устало и добродушно, и молча поднял руку.
Когда я пришел на работу утром во вторник, рабочее место Мэдисон пустовало. Запыхавшаяся и взбудораженная, как врач, опаздывающий к постели умирающего пациента, примчалась Катрина. Примчалась и сразу включила «Блумберг» в ожидании новостей с только что открывшихся рынков. После девяти я позвонил Мэдисон. К этому времени признаки оживления были уже налицо. Власти создавали механизм для спасения ипотечных заимодателей. Ожидалось, что Банк Англии снизит ставку на полпроцента. Пресса раздула сделанные председателем заявления до размеров статей и теперь вовсю расхваливала «Силверберч» за агрессивное перепозиционирование портфеля в более надежные инвестиции. Я хотел сообщить Мэдисон, что ее прогноз оправдался, что рынок пошел вверх, что система устояла. Мобильный переключился на голосовую почту. Я попросил одну из секретарш найти ее домашний номер, набрал и слушал гудки, пока не зазвенело в ушах, после чего положил трубку.
— Где Мэдисон? Надо же, в такой день и не пришла. Похоже, припекло, а? — прошипела у меня над головой Катрина, глядя на пустой экран, в котором отражались ровные стопки файлов и аккуратно разложенные ручки на столе Мэдисон.
— Она… Она не очень хорошо себя чувствует. Думаю, поехала к матери. Будет завтра.
Возвращаясь в тот вечер домой, я с тревогой думал о Мэдисон и даже почти собрался заглянуть в ее странную квартирку на Глостер-роуд, но время шло к полуночи, у меня болели глаза, а рот противно изъязвило. Уже выйдя из метро, я позвонил ей еще раз по обоим номерам, а ложась спать, решил, что утром залезу к ней в компьютер, узнаю адрес матери, позвоню и удостоверюсь, что все в порядке. Я убеждал себя, что ей просто нужно отдохнуть и забыть на время о рынках, которые так ее подвели.