Но это означало, что она была по меньшей мере четыре месяца беременна, когда он привез ее в свой дом с кладбища под проливным дождем… и прямо в свою постель, где они провели восторженные часы, которые он никогда не сможет забыть. Секунду он готов был убить ее.
Он держал ее за плечи и чувствовал, как она дрожит. Пытаясь привести в порядок свои хаотичные мысли, он сказал.
— Ребенок.
— Ч-что?
— Где ребенок, с которым ты гуляла по палубе сегодня утром?
— Я оставила ее с няней.
И в этот момент он понял, что ребенок не ее. По ее тону? Да, но не только. Он знал бы, если бы в ней росло чужое семя, когда их любовь была так чудесна в тот дождливый день. Он теперь был уверен в этом, как ни в чем другом.
— Это не твой ребенок.
Он был в замешательстве. Так что она делает здесь, черт побери, в трауре и с чужим ребенком?
— Нет.
В ее глазах светился неподдельный страх. Почему она боятся его?
Если цветной не был ее любовником, тогда что связывало их? Он начинал видеть то, что должен был увидеть раньше, если бы бешенство ревности не ослепило его. Он вспомнил ее удивительный взрыв против рабства и понял. Почему он не заподозрил раньше?
Потому что это было невероятно!
— Ты работала с ним! Помогала рабам бежать от хозяев? Это?
Она не шевелилась в его руках и не отвечала, и он понял, что прав. Каким же ревнивым идиотом он был! Но, Господи, какое безрассудство! В какой безумный план она вовлечена сейчас!
— И художник из Бостона, — сказал он погрубевшим от охватившего его волнения голосом. Он мучился ревностью к талантливому северянину, который был так внимателен к ней. — Так он тоже один из них?
Снова она не ответила, и он спросил:
— Почему ты не рассказала мне?
— Я не могла… — У нее задрожали губы, и она умолкла.
— Ты не могла довериться мне?
— Я хотела рассказать тебе… я бы рассказала тебе, если бы ты не обвинил меня в…
Арист с болью вспомнил ее слова: «Как ты мог подумать после того…» — и осознал впервые, как обидел ее в тот день, обвинив в любовной связи с Чичеро.
Он огорченно затряс головой:
— Я не знал раньше, что могу обезуметь от ревности. О, Симона!
Он потерял разум, потому что так полюбил ее. Полюбил, а он никогда раньше не любил ни одну женщину. Правда ошеломляла. Не важно, что она делает и что думает. Он знал, что она верит в то, что делает, и любил ее за это, хоть и не мог понять.
Симона положила ладонь на его грудь.
— Я хотела признаться, что помогла бежать твоей рабыне. Я случайно встретила Милу с Чичеро в «Колдовстве», и я… я не сообщила о них. Даже тогда, когда твой надсмотрщик искал ее.