Подводя итог совместной жизни, она часто задавалась вопросом: была ли она счастлива с ним? Безусловно, ее счастье было прерывистым, своенравным, не вписывавшимся в магическую формулу халифа Абдурахмана, уместившего свое счастье всего в 14 дней. Нет, ее счастье было значительно больше. Она находила его в материнстве, в сотворчестве с мужем, в семейных радостях и, конечно, в своей профессии «жены писателя». Софья Андреевна была для Льва Николаевича всем — и музой, и слушательницей, и советчицей, и переписчицей.
Жизненное благополучие, доставшееся ей с таким трудом, не пошло прахом. Многие годы бушевала ее любовная буря, заставлявшая терзаться и терзать. Она преодолела в себе многое, в том числе и честолюбивые порывы — сочинять подле мужа. Она смогла обуздать эти страсти, поняв, что писать рядом с ним просто глупо.
Но ее деятельная натура не знала покоя. Она налаживала усадебный быт, заботилась о домашнем комфорте, воспитывала детей. С годами ей открылась простая истина: семейное счастье достигается только незаурядной любовью. Свой смысл пребывания в Ясной Поляне она теперь видела в увековечивании памяти мужа, в сохранении его «колыбели и могилы». Это было, по ее мнению, лучшее лекарство от забвения.
Что теперь видели ее стареющие глаза, когда его не было рядом? Пожалуй, всю совместную жизнь, промелькнувшую словно мгновение. Теперь ей хотелось все разложить по порядку, вернуться к тем магическим августовским «стальным» дням, когда они стояли на пороге любви.
Соня знала, что судьба бережет того, кого лишает славы. Была ли она любимицей судьбы? Кажется, да. Спустя годы многое, что происходило в ее жизни, воспринималось совсем не так, как прежде, когда все только начиналось. К старости многое уяснилось и улеглось. Страх одиночества отпустил, силы возвращались к ней, как и воспоминания, нахлынувшие с новой силой.
Она медленно погружалась в самую счастливую пору своей жизни, связанную с чудными лунными ночами, проведенными с «милым comte» на даче в Покровском — Глебове близ Москвы. Как будто снова оказалась она на той самой поляне, ярко освещенной полной луной, отражавшейся в ближайшем пруду и словно купавшейся в нем. Этот образ августовских бодрящих, свежих ночей стал тогда для нее очень чувственным, наполненным эротическим томлением, игрой воды и луны, действующих возбуждающе.
Магическая сила воды и луны совершала почти невозможное — словно отрывала ее от земли и поднимала ввысь. Она вслушивалась в звуки ночи, предчувствуя любовное признание. Словно заново проживала она этот счастливый миг, который запомнила в мельчайших подробностях, убеждаясь, что жизнь не то, что прожито, а то, что запомнилось. Ей было что вспоминать.