Однако подобное случалось еще не раз. Как‑то Лёвочка из жалости нанял для ухода за породистыми японскими поросятами какого‑то пьяницу. Как выяснилось позже, мужик был оскорблен подобным благодеянием и отомстил, уморив голодом всех поросят. «Идешь, бывало, к свиньям, — рассказывал оскорбленный скотник, — и даешь корму понемножку, чтобы слабели. Придешь в другой раз — еще какая пищит, ну, опять понемногу корму задаешь, а уж если утихнет, тут ей и крышка!» Соня была в ужасе от хамского поведения и от огромных убытков, причиненных нерадивостью работников.
В круг ее забот входило также множество других повседневных мелочей, например, накрахмаливание скатертей, составление меню, больше похожего на «сочинения», контроль за мытьем полов, соленьями и вареньями. Она только изредка позволяла себе полакомиться пирожным или конфетами, сидя на старом кожаном диване, когда вышивала broderie anglaise (английской гладью. — Н. Н.) батистовые салфетки. Соня теперь уверенно восседала на месте хозяйки за обеденным столом. Она ввела строгий порядок, согласно которому лакеи должны были прислуживать в белых перчатках, определила точное время сбора домочадцев за столом: в девять часов утра пили чай, в двенадцать подавали кофе, в час завтракали, в шесть часов вечера обедали, а в восемь вечера опять пили чай. Незыблемым был порядок чередования блюд за обедом.
Молодая жена каждый день «заказывала обеды» повару Николаю Румянцеву не только для всей семьи, но и отдельно для Лёвочки, например, во время его дурных самочувствий, притом со специальными замечаниями, а также еще для гостей с учетом их пристрастий, не забывая, что человек есть то, что он ест и как он ест. Старик Румянцев готовил «отличные обеды», благодаря которым муж Сони сохранил здоровье. Единственное, что раздражало ее в поваре, так это его крайняя неопрятность. Поэтому она собственноручно сшила ему поварскую форменную одежду, «завела белые куртки, колпаки и фартуки, ходила в кухню и смотрела за всеми». Однажды она с ужасом обнаружила отвратительную муху в похлебке. Порой повар напивался, тогда на кухне его подменяла жена, а порой приходилось хлопотать и самой Соне. Она великодушно прощала ему его грех — пьянство, а когда он состарился, назначила пенсию больше прежней зарплаты. Повзрослевшие дети потом всю свою жизнь вспоминали пироги — левашники, которые они называли «вздохами Николая», потому что повар надувал их с уголков воздухом для того, чтобы они «не садились».
Соня полюбила свой дом, который после появления детей уже не казался ей большим. В нем было всего десять комнат — пять на первом этаже и столько же на втором. Квадратные комнаты были светлыми из‑за высоких пятиаршинных потолков.