Этот анфиладный дом, бывший флигель, оказался малопригодным для жилья, в нем гуляли сквозняки и его трудно было протопить. Мебель была «сборной» и небогатой. В интерьере не было штофных обоев и шпалер, живописи и паркета. Здесь отсутствовало традиционное деление на мужскую и женскую половины. Не хватало комнат для женской прислуги, гувернеров и учителей. Жаль было проигранного Лёвочкой в карты тридцатидвухкомнатного дома, в котором нашлось бы место для всех. В общем, жили они «тесно».
Теперь Соня по — новому взглянула на дом, который должен был стать для нее и детей целым миром. Она породнила усадебную культуру с городской, носительницей которой себя ощущала. Постаралась сделать свой дом с разумным комфортом, то есть пригодным для семейного жилья, но не для приема гостей. Для них подготовила другой флигель, в котором размещалась раньше Лёвочкина школа «в лаптях».
Соня стала привыкать к жесткой мебели, к отсутствию роскоши. Даже фортепиано было бедно звуками. В гостиной и столовой стояли олеиновые лампы, приобретенные еще отцом писателя. Иногда зажигались свечи, изготавливавшиеся на тульском Калетовском заводе из смеси стеарина с салом. Соня пресекала холостяцкие привычки мужа, заменив кожаные подушки на пуховые с шелковыми наволочками, а для ситцевых ватных одеял сшила шелковые пододеяльники. Дом на глазах преображался. Она по — своему расставила мебель, повесила «новые зеленые суконные шторы» на окна, появились чехлы на мягкой мебели, интерьер украсили мелкие безделушки.
Лёвочка работал внизу, в комнате под сводами и слышал Сонин голос наверху, как она понукала ленивых работниц. Ему нравился трезвый, практичный и вполне разумный взгляд жены на ведение хозяйства. Особенно ему полюбилась преображенная спальня, в которой посередине стояли две простые железные кровати с красными сафьяновыми тюфяками, рядом с окном — ореховый туалет, большой комод, шифоньерка, умывальный стол и два кресла. Большая дверь в гостиную была теперь постоянно закрыта и завешена зеленым сукном, на котором висели гравюры. Большая кафельная печь щедро одаривала теплом. Соня сумела превратить проходную комнату в самую интимную — в их спальню, сделав ее, как и прочие комнаты, приятной для совместной жизни. Две деревянные лестницы, одна из которых была винтовой, находились в противоположных частях дома. На втором этаже разместились гостиная, маленький Сонин кабинет, в котором за перегородкой спала горничная, и еще комната тетеньки Ергольской, которая не жила там постоянно, чаще гостя у своей сестры в Покровском. Внизу, кроме Лёвочкиного кабинета, были сундучная, комната для прислуги, кухня, позже ставшая ванной комнатой, официантская и большая передняя. Комната тетеньки была «мемориальной». В старости она провела в ней немало времени, любила покушать в Вербное воскресенье миноги или семгу, любила сидеть на синем жестком красного дерева диване с головами сфинксов. Здесь же спала, раскладывала пасьянсы — «умственный» и «семилетний». Соня не любила ни пасьянсов, ни карточной игры вообще, в том числе и в безик, в который с тетенькой играл Лёвочка. Соня в это время мысленно переносилась в Москву, в родительскую семью, где было столько веселья, машинально набивая Лёвочке папиросы (он говорил, что никто так хорошо не может это делать, как его жена). Она все старалась делать наилучшим образом.