В тридцать три года, считала Соня, пора подвести хотя бы предварительные итоги тому, что сделано. А итоги были вполне впечатляющими. Она купалась в славе мужа, и это было заслуженно, как и то, что она вызывала восторженные эмоции, например, у фрейлины Александрин Толстой, которая, впервые увидев ее, отметила ее «симпатичный» внешний облик «с головы до ног», а еще и ее «простоту, ум, искренность и сердечность». Действительно, духовные, умственные силы Сони, как, впрочем, и физические, находились в полном расцвете. Семейный опыт оказался также весьма поучительным и внушительным, она очень сильно привязалась к своему мужу и детям.
Кажется, совсем недавно она впервые почувствовала незнакомое «брыканье» ребенка в своей утробе, и за прошедшее время это случалось с ней аж восемь раз. Лёвочка говорил ей так: жена и муж должны сходить со сцены, а их место должны теперь занять дети. Что ж, старшему сыну Сереже уже 14 лет, дочери Тане — 13, муж «здоровее прежних времен». Конечно, жизнь с гением порой обжигала ее, но за это время Соня многое поняла. Прежде всего то, что «им не сделается, а себя потеряет». Поэтому стремилась жить своей маленькой жизнью, хотя это было непросто. В ее голосе и в ее интонациях был слышен мужнин первоисточник, что не преминула заметить чуткая фрейлина Толстая. Живя с гением, Соня невольно, словно губка, впитывала в себя мысли мужа, становясь умнее. Ведь Лев Николаевич не зря не раз повторял, что с умным человеком умнеешь. Они были душевно очень близки.
Судьба наградила Соню дыханием de longue haleine (долгим. — Н. Н.), это позволяло ей многое вынести на протяжении длинных дистанций. Соня теперь была многоопытной помощницей мужа — творца, а не только прекрасной матерью пятерых детей, которые были для нее несравненно хороши. Получалась интересная штука: жизнь с детьми тянула ее в одну сторону, а Лёвочкино романное творчество в другую, но она умело балансировала между двумя пространствами и пока удачно выкарабкивалась, каждый раз удивляясь своему мастерству. Но ее психика порой не выдерживала таких огромных перегрузок и перенапряжений. Случались сбои, пока еще не доходившие до депрессий. Все ограничивалось жаждой веселья, комплиментов, для которых семейный мирок был тесноват.
Тем не менее их физиологическая и интеллектуальная связь выглядела вполне привлекательной, скрепляла и охраняла супругов. С каждым прожитым с мужем годом Соня все больше испытывала чувство благодарности судьбе за щедрый дар быть женой Толстого. Но и сама при этом не плошала,