– Был, – кивнул я.
И в самом деле был. Хоть я и старался о нем не вспоминать. Не вспоминать, чтобы не сожалеть о поступках, последствий которых уже, увы, не исправить.
– А у меня не было, – заявила Берта. – Никогда. С самого детства в дороге, с самого детства одни переезды, фургоны и шатры. И почему ты не можешь поверить, что мне просто хочется пожить, как живут нормальные люди? Неужели так плохо – этого хотеть?
– И при чем здесь Марк?
– Он хороший и добрый. С ним легко, очень легко.
– И поэтому ты решила вскружить голову мальчишке? Не вижу логики.
– Мальчишке? – рассмеялась циркачка. – Где твои глаза? Да он на пять лет старше меня! Мне девятнадцать, а ему двадцать четыре!
Двадцать четыре? В двадцать четыре мои руки были уже по локоть в крови. В двадцать четыре я впервые совладал с бесом и заточил его в своей душе. В двадцать четыре года от роду Себастьян Март стал другим человеком. Да и человеком ли он стал?
Надеюсь, с Марком судьба обойдется мягче.
– О чем задумался? – прищурилась девушка.
– Чего ты добиваешься?
– Марк не такой, как мы. Он не проведет всю жизнь по пути из одной дыры в другую. У него есть цель. Цель, понимаешь? И когда он добьется успеха, я хочу оказаться рядом.
– Смотри, не окажись ненужным балластом.
– Осуждаешь?
– Вовсе нет, – пожал я плечами. – С чего бы? Просто, когда у человека есть цель в жизни, ему обычно не до чувств окружающих.
И прежде чем девушка нашлась с ответом, я выскользнул из фургона. Тихонько рассмеялся себе под нос и зашагал прочь.
Оказаться рядом, когда золотой мальчик добьется успеха, ну надо же!
Горькая истина заключается в том, что мальчики из хороших семей не приводят в дом невест с улицы.
А впрочем, рассчитывает ли Берта на замужество? Вовсе не уверен. И, поскольку хватка у нее просто железная, быть может, из этой ее авантюры и выйдет толк.
Двадцать четыре, ну надо же! Сроду бы не подумал…
– Дядь! А, дядь! Вам передали! – заверещал вдруг дернувший меня за рукав рубахи мальчонка.
Я разгладил смятый листок бумаги с тремя начертанными ровным почерком словами и схватил сорванца за плечо.
– Стой! Кто передал?
– Не знаю, чужак какой-то. Дядь, отпустите, а?
– Выглядел он как?
– Да обычно выглядел. Только пальцы толстенные. Разбухли, будто утопленник. Я раз видел…
– Беги.
Я отпустил мальчонку и уселся на первый попавшийся чурбак. Сердце глухо бухало и пропускало удары; в груди ныло, а по спине бегали колючие мурашки.
«Себастьян Март. «Кошки»
И все. Больше в записке не было ни слова, но и этого хватило, чтобы меня до костей пробрало могильным ознобом.