— Я знаю, ты пытаешься всем вокруг что-то доказать своим поведением, а кто не пытается? Но иногда, Нэт, да почти всегда, лучше просто взять — и высказать все в открытую. И пусть даже ты кого-то обидишь при этом. Но держа все эти ужасы в себе, ты делаешь только хуже, ты убиваешь себя.
Бабс крепко сжимает мою руку, словно крестьянин, сворачивающий шею цыпленку. Несколько раз моргает, сердито отгоняя слезы. Затем, очень медленно, поднимается с дивана.
— Пойдем-ка со мной, — говорит она, и я тащусь за ней, словно крыса за дудочником, в мою прохладно-белую ванную.
Подтолкнув меня к зеркалу, Бабс приказывает:
— Сними джемпер.
Смотрю на нее умоляюще, но она неумолима:
— Снимай!
Я вся дрожу, ватные ноги подкашиваются.
— Давай, Натали!
В ее голосе столько твердости, что я безмолвно повинуюсь. Тем же властным тоном она велит мне снять юбку, колготки, футболку с длинным рукавом, — пока я не остаюсь стоять перед лучшей подругой в одном нижнем белье.
— Господи, Нэт! — восклицает Бабс.
Ее бравада куда-то исчезла, голос дрожит. Мы всматриваемся в заляпанное зеркало, — маленький оазис грязи в безукоризненной пустыне моей ванной, — так, будто там все ответы, будто можно пройти сквозь зеркало, подобно Алисе, в совершенно иную жизнь. Что ж, в моем случае так оно и есть.
— Есть такая поговорка, — возвещает Бабс. — «Невозможно быть чересчур богатым или чересчур худым». С учетом моей жалкой зарплаты, насчет первого я еще могу согласиться. Но что касается второго… Женщина, вы только посмотрите на себя! От тебя же осталась одна тень.
Немного помедлив, словно для того, чтобы всецело завладеть моим вниманием, она выносит вердикт:
— Ты как раз можешь быть чересчур худой, Нэт.
Быть худой — моя цель. Быть худой — моя единственная цель. Но я не худая. А так хочется! Таращусь в мерзкое зеркало, из которого на меня глазеет противная толстуха, похожая на огромный раздувшийся шар.
— Я не худая, — возражаю я.
Бабс смотрит так, будто я только что призналась в пылкой любовной связи с Франни.
— Ты права, Нэт, — соглашается она голосом, полным сарказма, — ты не худая.
С подозрением смотрю ей в глаза.
— Ты — тощая, ты — скелет. Мне больно на тебя смотреть. На эти тазовые кости. На эти ключицы. На эти ребра. Они так выпирают сквозь кожу, что даже страшно: как бы они ее не прорвали. Я серьезно, Натали. Ты должна есть.
Я никому ничего не должна.
— Я ем.
— И что же ты ешь?
— Много чего. На завтрак — кофе и хлебцы с маслом, на обед — яблоко, изюм, орехи, на ужин — салат, творог и овощи, может, и еще что-то, — просто сейчас не вспомнить. Я ем очень много. И всегда наедаюсь.