— Он прилетает в 16:30, но нам с ним нужно очень многое обсудить. В свете последних событий, как ты, надеюсь, понимаешь, — добавляет она сухо. — Я сказала ему, что до среды с тобой встретиться не удастся, но вы можете вместе позавтракать у него в гостинице.
— Хорошо. Мм. А он… он… как он отреагировал, когда ты ему рассказала?
Поскольку я не уточняю, о чем конкретно она могла ему рассказать, то и не знаю, к каким из семейных передряг последней недели относится мамин ответ, что, честно говоря, меня устраивает даже больше.
— Он сказал, — отвечает мама натянуто, — что вопрос можно решить.
На следующее утро я просыпаюсь от настойчивой, но пока еще расплывчатой мысли, срочно требующей моего внимания. Озадаченная, жду, пока расплывчатость не сфокусируется в четкость. Мама. Ребенок. Папа. Здесь. Ой. Нет. Перевернувшись на живот, исследую подушку на предмет наличия волос. Семь. Ничего себе денек начинается! Ладно, зато не надо тащиться на работу. Это мне-то, зубрилке от рождения. Чья карьера, кстати, висит на волоске. Изнутри живота доносится шлепок, будто недожаренным блином об сковородку. Что, интересно, Мэтт скажет Белинде, нашей ассистентке? Она как раз сегодня возвращается с Крита: вне всякого сомнения, цвета перезрелой редиски. (У Белинды золотисто-каштановые волосы и бледная кожа, но слово «меланома» не значит для нее ровным счетом ничего: ну разве что название какого-нибудь фрукта. В прошлом году она отдыхала на Иосе и обгорела так, что вся вздулась как пузырь, и ее пришлось вывозить из самолета в инвалидном кресле.)
Из-за того, что нечем заняться, чувствую себя как-то неуютно. Мне срочно необходима какая-нибудь цель в жизни. Может, купить себе новую обувь? Туфельки на шпильке умиротворили бы маму («В обуви без каблука лодыжки кажутся толстыми!»). Бабс тоже понравится: она говорит, что я не умею себя баловать. Особенно она любит так говорить, когда ее перерасход по кредитке вырастает до размеров дома, а все, чем она может похвастать взамен, — это какая-нибудь желчно-зеленая бархатная блузка или искусственная накидка под зебру, скупленные на распродаже в «Дикинз энд Джоунз»[28] за десять минут до закрытия.
И еще: сегодня вечером я встречаюсь с Робби. И хотя это не свидание, Бабс все равно ужасно рассердится, если я не сделаю хотя бы символический рознично-торговый шаг навстречу данному событию. Натягиваю на себя аж два джемпера, — отопление врублено до уровня атомного реактора, а я все равно трясусь от холода, — и обдумываю поход по магазинам.
Я должна позвонить Крису и рассказать ему о Робби. Но что рассказывать? Между нами будет стол. Я буду в одежде. Разве есть что-то предосудительное в том, чтобы смеяться шуткам другого мужчины? Робби меня не привлекает. Может, я — изменница на эмоциональном уровне? Если я согласилась встретиться, заранее зная, что нравлюсь ему, следует ли из этого, что я уже виновна? Вспоминаю о том, как оправдывала свидания с Крисом, когда еще встречалась с Солом. Нет, тогда был не тот случай. Я вела себя плохо, за что и была наказана. Начала дурачить Сола еще задолго до того, как мы с Крисом приняли горизонтальное положение. По отношению же к Робби мои чувства — чисто платонические. Как бы там ни было, звоню Крису и все ему рассказываю.