Сердце прыгало, рвалось из груди. В тот миг, когда Джон прикоснулся к ней, по всем ее нервам словно побежало электричество. Она чувствовала легкое касание его рубашки, вдыхала его запах с какой-то острой, пикантной ноткой, и у нее кружилась голова.
Кружилась и кружилась…
Его губы были на ее губах, его язык играл, дразнил.
Она застонала и прижалась к нему.
– Да, да. – Пальцы скользили сверху вниз, расстегивали пуговички рубашки. – Так. Дай-ка мне язычок. Хочу попробовать тебя на вкус…
Он добрался до грудей, мягко сжал, и она вскрикнула и выгнулась, чувствуя, как они набухают, как твердеют соски.
Застежка бюстгальтера поддалась ловким пальцам, и они, получив свободный доступ, перешли в наступление – двинулись вверх и вниз, поглаживая, сжимая и отпуская.
Наступление поддержали губы, язык, зубы…
Жар раскатывался по телу волнами, в низу живота возникло странное, незнакомое ощущение – сначала легкое пощипывание, потом тяжесть и разгорающийся зуд.
– Не здесь, – произнес Джон тихим, хрипловатым голосом. – Уедем куда-нибудь. Все будет хорошо.
Она не хотела никуда ехать. Зачем? Она хотела остаться здесь, и пусть он делает все, что хочет. Только бы унять этот зуд, погасить пожар, утолить жажду… И зачем куда-то ехать, если все, что для этого нужно, здесь: его чувственные губы, ловкие руки, горячее дыхание.
– Я не хочу заниматься этим с тобой на заднем сиденье машины. Если к тебе нельзя, у меня на примете есть мотель возле аэропорта. Но тогда надо поспешить.
Она посмотрела на него непонимающе. О чем он говорит?
– Ева?
Мотель. Заднее сиденье машины.
Что она делает? Зачем осталась здесь? Перепихнуться по-быстрому? Боже, она ведет себя, как сучка в период течки. А ведь так и есть. Потеряла голову и уже готова…
Но ведь так быть не должно. Она – не животное.
Ева выпрямилась и оттолкнула его:
– Нет.
Джон напрягся:
– Что?
– Нет. – Из машины надо выбираться. И поскорее, пока голова еще соображает. – Слышал? Ты доказал свою правоту. Но гордиться-то особенно и нечем. Я ничего про это не знаю… не знаю, как этому противиться.
– Доказал правоту? Гордиться? Я ничего не… – Он глубоко вдохнул, медленно выдохнул. – Я только хотел показать… хотел, чтобы ты поняла, чего мы себя лишаем. А потом увлекся и не смог остановиться.
– Ты показал. – Ева торопливо застегивала рубашку, но пальцы дрожали, и получалось плохо. – Доволен?
– Нет, конечно. И ты, черт возьми, тоже.
– Ничего, переживу. – Она толкнула дверцу. – Еще несколько дней назад мы не знали друг друга, а сегодня ты уже хочешь, чтобы я прыгнула к тебе в постель?