Бетон, впрочем, как и гранит с базальтом, практически не горят, в отличие от бумаги, картона и дерева. Выгоревший керосин оставил лишь длинные языки подпалин на стенах собора, придав незаконченному шедевру великого архитектора вид полуразрушенного людьми и войной здания.
"Руины дома Бога... Он здесь больше не живёт..."
Обуянное страстью к разрушению, многоголовое чудовище - толпа - прогнала его прочь. И так - практически везде, где у власти оказались анархисты. Теперь и священники, и просто правоверные католики предпочитают бежать в те области, где обосновались сторонники националистов - санхурхисты.
Анархисты, санхурхисты... - день открытых дверей в зоопарке размером с немаленькую европейскую страну. Теперь, когда генерал Франко Баамонде лишь один из многих вождей контрреволюционного мятежа, и ему не скоро грозит стать каудильо, в Испании по-видимому уже не будет франкистов. Изящный ход, обошедшийся лишь в стоимость нескольких телеграмм и пару часов телефонных переговоров. Посоветовать редакции родной газеты как можно скорее взять интервью у некоего опального испанского военачальника, живущего в Лиссабоне, и, по возможности, помочь ему с перелётом на родину на борту надёжного, как холландовское ружьё, "Быстрого Дракона" . Если какой-то маркиз де Тена смог организовать подобное, то неужели британские джентльмены хуже испанских? И ведь чуть не опоздали, не ведая о переносе сроков начала мятежа..."
В результате, генерал Хосе Санхурхо-и-Саканель, маркиз Рифский, благополучно пересёк 10 июля 1936 года границу Испанской республики и вступил в командование силами мятежников. Почти сразу после взлёта, в небе над Эшторилом у него внезапно закружилась голова и перед глазами возникла картина горящих среди сосен обломков маленького самолёта и мёртвого тела в парадном мундире командующего Гражданской гвардии. Лишь добрый глоток рома из походной фляжки помог избавиться от наваждения и странной, щемящей боли в груди.
Напряжённый шепот, внезапно возникший за спиной, заставил Степана вздрогнуть. Мужской голос говорил по-немецки: "Господь всеблагой, вразуми несчастных, ибо не ведают, что творят. Дай им хоть каплю разума, а нам - хоть толику терпения. Не оставь нас милостью своей, Господи!"
Хотелось обернуться, посмотреть в глаза человеку, не страшащемуся гнева толпы и возносящему молитву среди торжества агрессивного безбожия. Боясь спугнуть говорящего неосторожным жестом или резким движением, Матвеев помедлил несколько мгновений и, кажется, опоздал. Теперь за его спиной звучал другой голос - громкий, полный самоуверенности на грани самолюбования. А может быть, и за гранью. Говорил соотечественник Гринвуда. Ну, или почти соотечественник, поскольку особенности его выговора были скорее характерны для человека, долгое время прожившего в колониях.