Однако это кажется мне неважным, и у меня нет никакого особого желания преследовать Владислава Пяста, которого и без меня поймают, вон, к нему, сметая со своего пути любые преграды, уже бегут витязи Святовида, а от них не уйдешь. На автомате я отбиваю кажущийся мне неловким выпад княжеского телохранителя, крепкого польского вояки в полном доспехе, как у его повелителя, и с прямым мечом в руке. После чего продолжаю осматривать холм. Что привлекло мое внимание? Что!? Почему все замедлилось!? Не ясно. Но глаза скользили по лицам, доспехам, знакам, гербам и оружию, а уши вслушивались в тягучие выкрики людей, и вскоре я нащупал то, что меня заинтересовало.
Шлем. У одного из вражеских воинов невдалеке от меня, средних лет брюнета с гладко выбритым лицом, на дорогом остроконечном шлеме была видна четкая серебряная гравировка - двузубец, на кончиках которого находились христианские кресты. Чей это знак, я был в курсе, князя Игоря Ольговича, который вчера вечером прибыл на помощь своему дальнему родственнику Владиславу Пясту. Он такой знак на своей броне таскает и на малом походном стяге, а помимо того подобная мета на его личных печатях красуется, и это общеизвестно.
Вот так случай! В известной мне исторической реальности этот Рюрикович помогал польскому князю-кесарю пригнуть к земле младших братьев и под это дело для Киевской Руси даже пару городов в Мазовии хапнул. Затем он сменил Всеволода Ольговича на киевском столе. Но просидел на нем только две недели, так как был разбит, смещен с высокого поста и добровольно постригся в монахи. Однако киевское вече решило, что он опасен и слишком легко отделался. После чего в пригородный храм, где он спрятался от мира, ворвались посланники народа, которые долго его мучили, а когда он испустил дух, тело князя привезли в Киев и бросили на площади. За эту мученическую смерть и большую преданность делу партии Христа князь Игорь Ольгович стал святым, а куски его тела (мощи) были объявлены чудодейственными.
"Вот так-то, - подумал я, остатками щита отбрасывая в сторону настырного ляха, который продолжал прикрывать драпающего князя-кесаря, - не каждый день святого наяву встречаешь. Так может быть мне его прикончить? А смысл? Получить моральное удовлетворение? Хм! Вроде бы не за что, поскольку Игорь Ольгович хоть и христианин, но лично мне ничего плохого не сделал. - Мысли скользили быстро-быстро. Пошли аналогии, ассоциации и я воскликнул: - Блин! Как же я сразу не догадался!? Выкуп! За него можно взять столько денег, что мне на всю жизнь хватит. Вон, в прошлом году новгородцы со своего бывшего посадника Якуна Мирославича, который хотел бежать из города, выкуп в тысячу гривен содрали, и он заплатил. Так неужели благородный Рюрикович и родной братан Великого Киевского Князя Всеволода Ольговича меньше стоит? Нет, никак не меньше, а тысяча гривен, это ого-го! Это больше двухсот пятидесяти килограмм серебра. Определенно, надо хватать князя за жабры и объявлять личным пленником, а то прикончат его ненароком, и буду я по-прежнему бедным и несчастным ведуном на побегушках у Векомира. Ну, это я, конечно же, передергиваю. Не такой уж Вадим Сокол и нищеброд, да и со счастьем, после встречи с Нерейд, все в порядке. Но киевлянина надо брать по любому".