Но он диким зверем распахнул ее. А потом ходил мощным поршнем, раздвигая девичье лоно, податливо разверзшее сокровенное перед откровенным. И тело ее отзывалось на грубую ласку, и она гортанно кричала что-то на своем, на степняцком:
— Эни, эни! ЭНИ!
А потом тела их вдруг скрутила сладкая судорога и они замерли.
И они лежали, словно первобытные звери после страстной случки.
— Мне больно, — вдруг шепнула она.
Он не пошевелился.
— Мне больно!
Камушки впивались в ее спину.
Он приподнял голову. Глаза ее распахнутыми белками смотрели в полуобрушенный потолок.
— Ты что-то сказала?
— Мне больно, — повторила она и уперлась маленькими острыми кулачками в его грудь.
Он неловко вышел из неё и перевалился на спину.
— Иди ко мне, — шепотом попросил Сашка.
Она не ответила. По шороху он догадался, что она села. Протянул руку и коснулся ее спины. Провел вдоль позвоночника, стряхивая песчинки и прочий мелкий мусор, впившийся в тонкую кожу.
Она молчала.
— Дина… — осторожно позвал он ее.
— Теперь ты мой муж, — каким-то деревянным, неживым голосом ответила она.
Он закусил губу. Помолчал. Потом напомнил:
— Я женат, Дин…
— А мне все равно. Теперь ты мой муж.
— Диночка…
— А я жена твоя…
— Дин…
— Мне нравится, как ты меня зовешь. Дин…
— Дин-дин… Колокольчик… — попытался пошутить Сашка. — Я буду звать тебя Колокольчик.
— Да… Колокольчик…
А потом она замолчала.
Молчал и Сашка.
Говорить было нечего.
— Колокольчик, принеси попить, — попросил он.
— Сейчас, — тихо откликнулась она.
Под ногами ее захрустела бетонная крошка.
Потом то-то звякнуло, забренчало, захрустело и…
И замолчало.
— Колокольчик! Колокольчик? КОЛОКОЛЬЧИК!
Дина молчала.
Сашка торопливо застегнул молнию на штанах, вытащил мобильник и включил его. Зарядка уже почти заканчивалась, поэтому он не стал включать фонарик, а просто, светя себе под ноги экраном, побрел, пошатываясь к стойке.
Дина сидела рядом с бетонной плитой, под которой покоились останки несчастного бармена. Глаза ее уже остекленели, и размазанная по грязному лицу помада кровавила бледное лицо. Такое же пятно расползалось по лохмотьям белой когда-то блузки.
Он уронил мобильник на пол и бросился к ней, схватив за плечи:
— Дина! Дина! Колокольчик! Динарочка!
Он тряс ее, и голова ее болталась, словно у тряпичной куклы.
Он схватился за нож и попытался вытащить его. С трудом, с хрустом и скрипом, он потащил его на себя и едва не упал, когда тот вдруг легко выпал из узкой раны под левой грудью. А потом упал на колени перед телом Дины и, ткнувшись головой в выплескивающуюся кровь, замер, целуя остывающее тело.