Неудивительно поэтому, что сердце его билось быстрее обыкновенного в ожидании ответа Сент-Остеля.
— Вы знаете, что я оказался в тупике и буду, вероятно, вынужден принять ваше предложение, мистер Леви, — промолвил наконец Губерт и снова поднялся. — Но я прошу дать мне ночь на размышление.
— Я сделал вам очень хорошее предложение, мой дорогой лорд, и все останется в тайне. Ваши друзья получат пять процентов на деньги, вложенные в дело. Через год или два вы станете вдвое богаче, чем были прежде. Никто даже не заподозрит, что в вашем деле что-то не ладилось. Вы избегнете скандала, и имя Сент-Остель останется незапятнанным — и ценой всего этого будет ваша женитьба на молодой, красивой, прекрасно воспитанной девушке.
Лорд Сент-Остель только взглянул на банкира, затем слегка пожал плечами и зажег другую папиросу.
— Завтра утром я по телефону сообщу вам свой ответ, — произнес он и вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь.
— Скоро я буду дедушкой английского лорда, — прошептал после ухода своего посетителя Леви, потирая свои красивые руки.
В этот вечер в опере давали «Мадам Батерфляй», и несмотря на то, что было еще рано, публика уже заполняла лестницы, ведущие в партер. Среди зрителей была пожилая дама, казалось, сошедшая со страниц одного из романов Бальзака: ее внешность и манеры заставляли оживать представления о француженке 40-х годов. Она была привлекательна, несмотря на свой суровый и несколько угловатый вид. Даму сопровождала молодая девушка с огромными черными нежными глазами, прелестным, ярким, как вишня, ртом и блестящими черными волосами, туго-натуго затянутыми и собранными сзади в роскошный узел. Великолепные нити жемчуга, обвивающие высокую, поразительно белую шею девушки, заставляли забыть о ее старомодном платье. Дамы заняли свои места, расположенные так, что им была видна публика, занимавшая ложи.
С той минуты как поднялся занавес, девушка не отрывала глаз от сцены, да и как могло быть иначе — ведь она впервые была в опере Англии.
После окончания первого действия девушка по-итальянски обратилась к своей спутнице. Музыка, видимо, пробудила в ней какие-то новые чувства — легкая краска покрыла ее бледные щеки, глаза зажглись как звезды, нежные губы приоткрылись.
На нее долго никто не обращал внимания, до такой степени даже красавицу может обезобразить некрасивое платье и немодная прическа. Но все же один старый франт, наведя на нее бинокль, сказал другому:
— Что за глаза! И какой вид имеют ее волосы на фоне стриженых голов дам, сидящих сзади.
В это мгновение девушка посмотрела в их сторону, но встретилась взглядом не с говорившим старым господином, а с лордом Сент-Остелем, который только что вошел в ложу и лениво осматривался вокруг. Странный трепет охватил ее. Лорд не был особенно красив — он выглядел усталым и не очень молодым, но было какое-то непередаваемое благородство в его облике. Казалось, никто не был одет лучше и не имел более изысканного вида. Девушке, до смешного старомодной, вспомнились слова Теннисона о Ланселоте: «Его облик был темен, его щека носила рубец от удара старинной саблей, он был вдвое старше ее — она подняла на него взор и полюбила его любовью, которая была послана ей судьбой».