Во время обеда середину зала освободили от мебели. Музыканты, игравшие в продолжение обеда нежные мелодии, теперь начали волнующий степ, и Губерт с герцогиней открыли бал. Алиса, сохраняя полное достоинство, старалась быть особенно увлекательной. Она в совершенстве владела искусством одеваться, а честолюбивое желание превосходить всех окружающих было очень сильно у этой богатой вдовы-герцогини! В течение всей своей жизни она привыкла к поклонению.
Щеки Ванессы стали пунцовыми, страсть и ревность почти лишили ее самообладания. Чарльз Ланглей подошел к ней, и первый раз в жизни она улыбнулась с расчетом. С полным безразличием принимала она прежде выражение его горячего восхищения. И сейчас он почувствовал себя на седьмом небе от счастья и стал нашептывать ей слова восхищения, когда они поравнялись с другой парой.
Губерт заметил это и бессознательно так дернул свою партнершу, что она удивленно вскрикнула:
— Губерт!
Он спросил:
— Это я плохо танцую или вы?
— Конечно, не я! Вы даже толкнули меня!
— С вашего разрешения, сядем, пожалуйста.
Они вышли на террасу через большую стеклянную дверь.
Ванесса почувствовала, что не может больше сделать ни шагу. Чарльз Ланглей говорил ей теперь, что она слишком прекрасна, чтобы ею пренебрегали, что он просто обожает ее.
— Зачем вы говорите мне это? — спросила она, почти не сознавая, что говорит, так как все ее внимание было занято Губертом.
Безразличие ее тона укололо его.
— Потому что я люблю вас, а ваш муж, подобно всем другим, просто слепец.
— Мистер Ланглей, как вы смеете так говорить со мной?
Значит, все замечают, как Губерт обращается с нею!
Чарльз Ланглей только крепче прижал ее к себе, и она почувствовала себя униженной.
Теперь, продолжая танцевать, она сохраняла высокомерное молчание. Ее взгляд не отрывался от стеклянной двери, ведущей на террасу, через которую ей был виден клочок платья герцогини.
Они, должно быть, стояли как раз за дверью. Губерт, вероятно, шептал ей на ухо те же слова, которые только что выслушала она сама, но ведь какая огромная разница — говорить самому или только слушать!
У самого ее уха прозвучал голос Чарльза Ланглея, шепчущего ей:
— Но если дружище Губерт такой олух, почему вы не хотите разрешить мне сделать вас счастливой?
Наверное, будет умнее обратить это в шутку вместо того, чтобы подымать историю, поэтому она презрительно рассмеялась и высокомерно оборвала его:
— Что за смешные вещи вы говорите, как можете вы сделать меня счастливой!
— Очень легко, если вы не будете всегда так одергивать меня!
Ванесса снова засмеялась, но в ее чудесных глазах было страдание.