Михай тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и стал спускаться по узкой винтовой лестнице. Панель стала на место. Хозяин замка толк в потайных ходах знал и неплохо успел натаскать в этом знании своего молочного брата. Теперь оставалось надеяться, что домна Димитру не разглядит, куда ушла ее пленница.
Было темновато даже для зорких глаз вовкудлака, но огня он решил не зажигать. Его ноздрей касался едва заметный запах возлюбленной. И он стремился за ним, будто беря верхний след в волчьей ипостаси. Дарина негромко ругнулась, споткнувшись о какую-то неровность.
Михай подхватил ее за талию и зашептал, касаясь губами горячей мочки:
— Сейчас идем мимо жилых комнат. Перегородки тонкие, так что — тихонечко, как мышки…
Дарина прижалась к нему, он почувствовал соблазнительные изгибы ее бедер. Захотелось плюнуть на осторожность и немедленно повторить все, что они проделывали на льняных простынях спальни. Его пальцы скользнули по ее животу. Ребенок! Михай еще не знал, как относиться к своему будущему отцовству. Он был рад, естественно, рад. Сын, наследник, продолжение рода. Или дочь — умница, красавица и родительская отрада. Но неожиданно разгоревшаяся в его душе любовь к Дарине загораживала все остальные чувства. Как будто она, любовь, была так велика, что не оставляла места для других, более мелких. Его ладонь неожиданно ощутила мягкий толчок. Михай вздрогнул. Дарина шепотом рассмеялась:
— Он здоровается с тобой! Наш малыш пошевелился.
И тут боярина Димитру затопила такая всеобъемлющая любовь, что стало трудно дышать. В это самое мгновение он понял, что ради этого ребенка и этой женщины он пойдет на все — горы свернет, только бы они были счастливы.
Я билась затылком о каменные плиты пола. Было очень больно. Руки и ноги мои были стянуты веревками, которые Хумэнь наскоро сплела из тканых лоскутов. Тряпочки раньше были подолом моего серого платья, поэтому сейчас коленки Лутеции Ягг трогательно белели в полумраке.
— Ну Дракона своего разлюбезного вспомни, — увещевала уже слегка испуганная Хумэнь. — Лутоня, ты же любишь Влада?
— Ненавижу! — хрипела я, выдувая изо рта клочья пены. — Он использовал меня, он предавал меня, он лишил меня памяти. Поганый колдун!
Тело мое выгнулось дугой. Я опять приложилась затылком.
— Всех ненавижу! Тебя, себя, бабушку…
— Меня-то понятно… А ее за что?
— Порола меня в детстве, учиться заставляла. Целыми днями — ни сна, ни роздыху. Ведьма!
— А себя?
— Бестолочь! Училась плохо. Лентяйничала, сквернословила, от работы отлынивала!
Я захлебнулась пеной и закашлялась.