Она знала названия трав… Но вот пропорции… Сколько и когда?
Рашель вышла за границу города и продолжала идти по дороге, словно только ходьба могла спасти ее от отчаяния.
Первой ее увидела женщина, когда машина резко повернула. Она крикнула, но было слишком поздно, и хотя мужчина, сидевший за рулем, затормозил, все равно задел Рашель бампером. Она упала на заросшую травой обочину. Мужчина и женщина со всех ног бросились к лежавшей без сознания девушке.
— Живая! Скорей в больницу.
Рашель проснулась в крохотной, залитой солнцем спальне, которая была ей совершенно незнакома.
Открылась дверь, и она уставилась на возникшую в проеме женщину — невысокую, простенько и аккуратно одетую, с самыми добрыми глазами, какие ей когда-либо приходилось видеть.
— Привет! Как ты себя чувствуешь?
— Я… Почему я здесь?..
Рашель наморщилась, стараясь вспомнить лицо женщины, и вдруг испугалась оттого, что у нее ничего не получалось.
— Не волнуйся. — Теплая ладонь накрыла ее беспокойно двигавшуюся руку. — Я — Мэри Симмс. Произошел несчастный случай… Мы сбили тебя, когда ехали в машине. В больнице нам сказали, что тебе нужен покой, и мы давали тебе много таблеток. Твоя подружка в отеле сообщила нам, что у тебя нет семьи, поэтому мы привезли тебя к нам. — Женщина помолчала. — Если ты не хочешь оставаться…
Не хочешь оставаться!.. Рашель огляделась. Тепло и забота исходили от женщины, стоявшей рядом с кроватью, и Рашель в первый раз после смерти бабушки почувствовала, что она не одна на свете. Потом она вспомнила, почему шла по пустынной дороге, и ее рука инстинктивно прикрыла живот. В глазах женщины полыхнула боль, но Рашель не поняла ее.
— Нет, нет! Ребенка ты не потеряла.
Рашель отвернулась.
— Жаль! — с горечью отозвалась она, не чувствуя ничего, кроме ненависти, к зародившейся в ней жизни.
— Бернадетта сказала нам, что твой друг умер… Ты не хочешь сообщить его родным, что беременна от него?
Рашель не сразу поняла, о чем говорит Мэри Симмс, а когда поняла, то поглядела на нее несчастными глазами.
— Тим здесь ни при чем. Я была… — Она проглотила застрявший у нее в горле комок, который не дал ей выговорить страшное слово. — Это ничейный ребенок. Я ненавижу его!
Мэри Симмс с любопытством смотрела на нее.
— Ты заговоришь иначе, когда он родится.
Рашель покачала головой.
Никогда! Она не может любить дитя, зачатое ею в таком унижении и с такой болью. С ужасом Рашель почувствовала, как по щекам бегут слезы, которые она не в силах остановить.
Рассердившись на себя, миссис Симмс воскликнула:
— Ну вот, я тебя расстроила! Пойду-ка приготовлю тебе поесть, а ты пока отдыхай. Доктор сказал, тебе надо полежать несколько дней.