— Возможно, вам лучше вообще вернуться домой? — мягко предложил Доминик. — Ведь полиция не обязала вас оставаться здесь.
— Нет, ни в коем случае! — решительно замотала головой Софи. — Если я уеду, все будут думать, будто я сбежала!
— Понимаю, — сочувственно кивнул Доминик.
Спустя полчаса Софи вышла из конторы Гренье, подавляя приступ тошноты, успевшей стать почти привычной по утрам. Сегодня она не завтракала, как, впрочем, и всю последнюю неделю. Однако, хотя, казалось бы, ей уже пора было проголодаться, одна мысль о еде вызывала у нее чувство отвращения. Голова кружилась, сделавшись вдруг странно легкой и пустой. Чтобы удержаться на ногах, Софи вынуждена была ухватиться за изящную металлическую ограду, за которой утопал в цветах небольшой, но любовно ухоженный сад.
В другое время Софи обязательно залюбовалась бы красотой цветущих за оградой ирисов, но сейчас ей было не до того. В глазах темнело, а сил на то, чтобы продолжить путь к домику дяди Фернана, явно не было. Она была вынуждена остановиться, буквально повиснув на ограде.
Неожиданно перед глазами все расплылось. Софи в панике встряхнула головой, чтобы прогнать этот непонятно откуда взявшийся туман. Она еще больше испугалась, сообразив, что дурнота застала ее совсем неподалеку от элегантного особняка Ива. Вот уж кого она меньше всего хотела бы сейчас увидеть!
Однако даже эта опасность не придала ей сил, чтобы как можно быстрее удалиться отсюда. Напротив, ей стало еще хуже. Горячие злые слезы больно жгли уголки глаз, и в отчаянной попытке сдержать их она низко опустила голову и сильно, почти до крови, закусила нижнюю губу.
Элиза Хейтон, сестра Батистена Гренье и тетка Доминика, была в весьма дурном настроении. Ей следовало бы сейчас находиться вместе с мужем, Диком, в Англии. Они давно уговорились по полгода проводить то в Арле, на ее родине, то в Кембридже, где был его дом. Время для возвращения в Англию как раз подошло. Дика ждали дела, и она, разумеется, собиралась лететь вместе с ним. Но в последнюю минуту Элиза передумала. Уж больно несчастным и беззащитным, по ее мнению, выглядел Батистен после той злополучной кражи в его доме.
— Я прекрасно знаю, каким упрямым и вздорным он порой бывает, — говорила она Дику вечером накануне отъезда.
Они лежали, прижавшись друг к другу, на широкой кровати. Поуютнее устраиваясь в объятиях мужа, Элиза в который раз дивилась про себя той присущей скорее молодоженам радости, какую она испытывала от простой близости к мужу, от мысли, что завтра она проснется с ним рядом, что они всегда будут вместе. Многие, пожалуй, не смогли бы удержаться от осуждения, узнав, что женщина ее возраста испытывает от физической, сексуальной и эмоциональной близости с собственным мужем такой восторг, какой, быть может, позволительно испытывать разве что юной девушке. По правде говоря, вначале она и сама ощущала некоторые сомнения по этому поводу — до тех пор пока Дик не убедил ее, что все происходящее с ними абсолютно нормально и достойно скорее зависти, чем осуждения.