Папа держал меня за руку, и мы шли через поля, оставляя в траве след. Шли мы то влево, то вправо. Иногда я шла впереди, а иногда папа. Я задавала ему вопросы про Красу Земель, про то, как оно там будет, а потом он сказал:
— Мы уже здесь, Джудит. Больше можешь не спрашивать.
И я огляделась и поняла, что так и есть. Впервые вокруг все было не понарошку, а по-настоящему — настоящая трава, настоящее небо, настоящие деревья, а потом я посмотрела вниз и поняла, что мы не куклы, мы — это мы, и это было просто замечательно.
Солнце розовым светом ложилось нам на лица, тени наши удлинились. Я говорила, а папа слушал, а еще он смотрел на меня, и это тоже было замечательно. Но через некоторое время он вдруг заговорил еще до того, как я закончила, и стал отвечать совсем не к месту, и я поняла, что говорит он не со мной. И тогда я пригляделась и поняла, что это не я, и стала гадать, кто же тогда я и где я сейчас, если я не там, ведь, несмотря ни на что, я по-прежнему прекрасно все видела и слышала.
Я видела, как два человечка идут по высокой траве. Они становились все меньше и меньше, а потом взялись за руки и побежали. Я кричала им вслед, но они меня не слышали. Я была большой, а они маленькими, и они убегали все дальше. И тогда мне очень-очень захотелось тоже стать маленькой, но я поняла, что этого не будет, никогда.
Они спустились к реке, где солнце уже стояло совсем низко и сновали стрижи, и там, между водой и гаснущим солнцем, я потеряла их из виду.
Предпоследнее чудо
Восьмого января папа поднялся в мою комнату. Лицо у него было другое, и я сразу поняла: что-то случилось. Он сказал:
— Забастовка закончилась. Майк мне только что позвонил.
Я очень удивилась и даже не придумала, что сказать. Он вышел, а я все смотрела на то место, где он стоял. А потом подняла половицу, достала дневник. И написала: «Произошло последнее чудо». А потом написала: «И ЗДЕСЬ ЧУДЕСАМ КОНЕЦ».
Начались занятия. Завод заработал. Когда в первый понедельник после каникул я спустилась к завтраку, папа жарил сосиски.
— Сосиски! — сказала я.
Папа сказал:
— Это в честь возвращения.
Я поставила на стол две тарелки. В кухонное окно просачивалось жидковатое солнце, падало нам на руки. Папа съел три сосиски, а я две.
В классе миссис Пирс ставила в вазу подснежники. Она сказала:
— Джудит! Ну, как жизнь?
— Хорошо, миссис Пирс, — ответила я.
Она сказала:
— А выглядишь ты получше!
— Да, — сказала я. — А как вы, хорошо отдохнули?
— Прекрасно. И забастовка закончилась! Представляю, как твоему папе полегчало. Да и всем тоже; как-то здесь было неуютно, пока бастовали.