Я рассказала историю про скрипача, который играл такие красивые мелодии, что даже птицы на деревьях подхватывали их и потом пели ему и днем и ночью. Умолкали они только тогда, когда он им играл, но ночью он играть не мог, и спать тоже не мог, и есть не мог, так что в конце концов он сломал свою скрипку и убежал.
Я рассказала историю про кукурузное поле. Кукуруза еще не созрела и просила солнце ее согреть. Солнце ее согрело, и початки пожелтели. Кукуруза потянулась к небу. Расцвела, раскинулась, дотянулась до синевы. «Согрей меня еще», — попросила она. Солнце лизнуло початки. Кукуруза потемнела. Она лопотала и шелестела. На краю поля показался дымок. Потом огонек. «Согрей меня еще», — попросила кукуруза. Огонек был из обертки от энергетического напитка «Люкозейд». Его начал раздувать ветер. Кукуруза стала потрескивать. Кто-то поскакал в соседний город и забил в колокол на площади. Люди прибежали отовсюду с ведрами, шлангами, чайниками и цистернами с водой. Но хотя они трудились весь день, хотя кукуруза кричала солнцу, что уже горит, солнце не останавливалось; скоро на том месте, где было поле, осталось одно пустое место.
Мне показалось, что Краса Земель делается уродливой. Я уже не могла вспомнить, зачем вообще ее сотворила. Улицы стали тесными, поля — бурыми, реки — тусклыми, солнце превратилось обратно в лампочку, море из зеркала показалось дурацкой затеей. Я подумала, а может, так бывает всегда. Интересно, есть ведь, наверное, и другие вещи, на которые я смотрела не так.
Я сообразила, что постоянно переживаю из-за Нила Льюиса, хотя по-хорошему должна переживать за папу. В среду после школы я пошла в магазин на углу купить конфет и прочитала в газете: «СТОЛКНОВЕНИЯ МЕЖДУ ПИКЕТЧИКАМИ И РАБОЧИМИ. ТРОЕ АРЕСТОВАНЫ». В газете была фотография мужчины — он лежал перед грузовиком, который въезжал в ворота завода, а полицейские в касках, со щитами, верхом на лошадях бились с людьми, вооруженными бейсбольными битами и крышками от мусорных баков. Человека с окровавленным лицом держали сзади за свитер. Я так удивилась, что просто замерла столбом. Папа мне ничего такого не говорил.
Я дошла до конца улицы и посмотрела с холма на завод и поняла, какой он на самом деле странный, будто спящий зверь, — здоровенная черная штуковина с трубами, башнями, лестницами, столбами, а над ней висело огромное облако дыма, будто пар от дыхания. И где-то там внутри был папа.
Мальчишки стучали в дверь каждую ночь, но папа больше не выходил. Их теперь было больше, чем раньше, причем уже больших, человека четыре-пять, а с ними был Нил Льюис; они плевались, ругались и ездили верхом друг на друге. Папа звонил в полицию, но, когда приезжала машина, мальчишки успевали смыться. Для них это была такая игра — рассыпаться по закоулкам, услышав шум машины. Полицейские никого не обнаруживали, мы ложились спать, мальчишки возвращались, и все начиналось заново.