— Не спорь со мной и не огрызайся! — Уильям подошел к кровати, дрожа от какой-то необъяснимой ярости. — Каждый мужчина на вечере, у которого есть сын, знает, что у него есть будущее, что ему есть кому завещать свой бизнес, есть тот, кому он доверяет. А что есть у меня? Жалкий выродок… о, я видел, как ты заигрывал с этим молоденьким барменом. Какой стыд! Ты стоил ему работы, понимаешь? Я позвоню в гольф-клуб… и его уволят…
Стерлинг закатил глаза. Карлу было чуть за двадцать, он был красавчиком и работал барменом в гольф-клубе, даже когда сам клуб закрывался на зиму. Иногда он подрабатывал, смешивая коктейли, на вечеринках: дружески улыбаясь мужчинам и игриво подмигивая женщинам. Стерлинг разговорился с ним, пока тот открывал ему бутылку Пино-Нуар, и почти тут же выкинул разговор из головы.
— У меня для тебя новость, Дональд Трамп[5]; Карл — не гей. Да он перетрахал половину женщин из гольф-клуба. А даже если бы и был, у меня уже есть бойфренд, и я ему не изменяю…
Под дверью кто-то громко ахнул, Стерлинг резко повернулся, и кулак отца скользнул по скуле, удар оказался достаточно сильным, так что у Стерлинга закружилась голова, и во рту появился солоноватый привкус крови. Он пощупал языком место, где зубы ободрали щеку, и сплюнул кровь на бледно-серый ковер.
— Ублюдок.
— Извращенец, — прошипел его отец. — Ты слишком девчонка, чтобы дать сдачи, да?
Вообще-то Стерлинг был слишком пацифистом, что было забавно, если подумать, чем он занимался в свободное время… но это совсем не то. Позволить Оуэну его отшлепать — это одно; а ударить кого-то, потому что он тебя раздражает, или даже бесит — другое.
— Нет, я слишком умен, — парировал он. — Скорее всего, ты натравишь на меня копов.
На самом деле это было маловероятно, потому что такое точно разойдется по всему городу, а отец не хотел «очернить семейную репутацию».
— Ты никогда не был сыном, которым я мог бы гордиться, — прорычал отец, — ты мне противен, — и вышел из комнаты, не обращая внимания на жену и дочь, застывших в дверях.
— Уилл… — Джастина вошла в спальню, ее лицо побледнело, волосы были распущены. В ночной рубашке с «Хеллоу, Китти[6]» — слишком короткой, но любимой — она казалась младше своих двенадцати. Рядом с ней в черном элегантном платье для коктейлей стояла такая же ошеломленная и расстроенная Одри.
Стерлинг развернулся, поднял свой почти неразобранный чемодан на кровать и, осторожно вытащив подарки для матери и сестры, положил их на подушку. Потом запихнул остальные вещи обратно в чемодан и застегнул молнию, прежде чем повернуться к Джастине — она плакала, а Одри обнимала ее за плечи. Сестра посмотрела на него и вырвалась из рук матери. Стерлинг усадил ее на свою кровать, обнял и прижался щекой к ее волосам; Одри беспомощно смотрела на них.