Долго стояли в темном коридоре купеческого дома Сергунька и Семеныч. Семеныч докладывал атаману — велели обождать. Казак-вестовой раздувал уголья в самоваре и говорил завистливо-восхищенным голосом:
— Винцо там у них всякое, и красненькое, и шипучка… И водков этих разных, братец мой!..
— Небось и закусить есть чем? — почтительно пошутил Семеныч.
— Закуска?! Давеча казначей колбасу во-о какую принес… В руку толщины!..
За дверью слышалось смутное жужжание голосов. Иногда смех раскатывался — всегда начинал разбитый стариковский голос, громкий и трескучий, а за ним гулко катились другие, осторожные и почтительные. Когда открывалась дверь и проносили блюда с остатками кушаний, пустые бутылки — вместе с вкусным и соблазнительным запахом выбегал жужжащий говор, лязг ножей, звон стаканов. У порога видно было почтительно вытянувшуюся широкую фигуру атамана.
Один раз он на цыпочках вышел в чулан, погрозил пальцем Сергуньке, зашипел на Семеныча и на цыпочках же вернулся в переднюю.
— А то еще студень давеча проносили, ну сла-адкий, язык проглотишь! — рассказывал вестовой. — Настя дала мне ложку… ну и сла-адкий… слаже меду!.. Красный, как лампаса…
Опять открылась дверь, и испуганно-строгий голос атамана толкнул Сергуньку в сердце:
— Безпятов, войди!
Сергунька перешагнул порог и замер в заученной военной стойке: левая рука с фуражкой у груди, правая — у лампасы. Генерал закуривал папиросу в янтарном мундштуке, дряблые, морщинистые щеки его проворно втягивались и надувались, как мех старой гармоники.
— Этот? — коротко промычал генерал, выпустив заряд дыма.
Атаман, евший генерала преданно-выпученными глазами, залпом выговорил:
— Так точно, ваше п-ство!
Генерал окинул ироническим взглядом фигуру и мазаное, молодое лицо Сергуньки, чуть запушенное белокурыми волосами. Должно быть, остался доволен осмотром — поэт был сложен стройно, молодцевато, — военным начальникам это всегда нравится.
— Станичный со-циа-лист! — прохрипел генерал раздельно и скривил рот, не улыбаясь.
Сергунька затаил дыхание и по-военному, неморгающим взглядом, сверху вниз смотрел в седую, раздвоенную бороду этого страшного и такого невидного старикашки.
— Служил? — отрывисто бросил генерал.
— Так точно, ваше п-ство! — Где?
— В номере третьем Ермака Тимофеевича.
— Негодяй! — закипел вдруг генерал. — Пользуешься грамотой, этим драгоценным даром, для такого мерзкого дела!
Генерал схватил со стола растрепанную, жидкую книжку. Сергунька тотчас же узнал в ней Военное красноречие.
— Географию знаешь? — делая страшные глаза и багровея, закричал генерал.