Она робко засмеялась и постояла пару секунд, прижимая левую ногу к правой. Она знала, что я рассматриваю ее тело. Из-за голени выглядывала дополнительная конечность, постепенно сужаясь и образуя деформированную ступню, прижимавшуюся к лодыжкам. Я представил себе ее корни где-то в животе у Анджелины — клубок мышц, костей и сухожилий. В ней жило еще одно существо. Я пристально смотрел на ее живот, на небольшую складку над лобковыми волосами.
— Ну?
— Что ну?
— Я думала об этом весь день.
— О Финне?
— Что он сказал?
— Он сказал, — я почесал голову, стараясь не улыбаться, — что ему это нравится.
Наступила пауза. Улыбка тронула уголки ее губ. Она легла в постель и натянула на себя одеяло, став моим зеркальным отражением — локоть на подушке, голова оперлась на руку. Не отрывая от меня глаз, она старалась согнать с лица улыбку. Мы оба молча смотрели друг на друга. В косых лучах света я мог разглядеть на ее лице самые мелкие детали — красивые пушистые волоски, мягкие складки кожи. Прошлой ночью мы два часа вот так провели в постели. Она лежала, отвернувшись от меня, а конечность лежала между нами. Она позволила мне ее осмотреть. Я трогал узелки размером с горошину, образовавшиеся там, где должны были находиться пальцы ног. Я вертел их, заставляя щелкать и тереться друг о друга. Я клал руку на выпуклость посредине, где плоть натягивала кожу и чувствовалось странное напряжение примыкающих к кости мышц. Там, где находилось колено.
— А он не посчитал это странным? Я имею в виду — меня. Что он считает?
— Он считает тебя красивой.
— Красивой?
— Да.
Наступила пауза — она кусала губу, пытаясь сдержать улыбку.
— Что, правда? Действительно красивой?
— Правда.
— Боже мой! — сказала она и улыбнулась — широко улыбнулась, обнажив мелкие зубы. — Я не могу в это поверить. — Она вся дрожала, тихо смеясь, приподнимая плечи и извиваясь от восторга, так что ее холодные колени касались моих ног.
— Что, обрадовалась? — спросил я.
— И еще испугалась. Обрадовалась и испугалась. И то и другое сразу.
Мы поговорили об этом — о том, как сильно она хочет, чтобы люди узнали о ней все. Я напомнил себе, что ей девятнадцать лет — всего девятнадцать. А мне тридцать восемь. Я совсем забыл, что это такое — стремиться стать нормальным. Это желание так же сильно, как тяга наркомана к наркотикам. Для нее гласность, полная гласность была кратчайшим путем к тому, чтобы стать нормальной. В общем, не важно, что я тогда думал. Потаенным уголком своего очерствевшего сознания я отчасти понимал, что не должен сейчас показывать ей свое беспокойство. Я кивнул, пытаясь улыбнуться. Пытаясь проявить побольше энтузиазма.