— Вот сейчас пойду, заберу ребенка и пусть кто‑нибудь станет мне на пути. Мне ничего не дадут за это, у нас больной всегда прав. И жалобу еще напишу в министерство, вот только проконсультируюсь прежде… И опять выплыла моя фамилия.
Только во втором часу ночи я дождалась ребенка. С ним мы очень хорошо поладили. Оказалось, что у него кровь ни по группе, ни по резус–принадлежности несовместима ни с материнской, ни с отцовской, а совместима с моей. Я в те годы страдала кровотечениями, поэтому в промежутке между ними моя кровь была богата такими факторами, которых не хватало Петрову. Так очень официально я его называла. И еще мы с Петровым очень не хотели иметь гнойной инфекции, причем одной из самых скверных — синегнойной. Ею в избытке обладала барышня 7 дней отроду из станицы Динской, что лежала по соседству. Тоже продукт ятрогении {заболевание, причиной которого являются неправильные действия врача}. В пятидесятые годы был такой способ введения жидкостей в организм. Не в вену, как сейчас, а под кожу, в клетчатку. Варварский способ. Тот, кто предложил его, уж точно на себе не попробовал. Еще поди доказывал, что медленно капает, медленно всасывается, вену не искать, не мучиться. Тогда только периферическими венами пользовались, а они у тяжелых больных исколоты, тромбированы. Еще тогда я думала: надо быть или очень тяжелым больным, когда уже все равно и все безразлично, или очень терпеливым, чтобы вынести эту распирающую боль в бедре, в брюшной стенке, где под кожей стояла игла. В Динской то же проделали с новорожденной. А того не знали, что особенность кровообращения у них такова, что отек клетчатки оборачивается некрозом кожи. Вот и омертвела, и отвалилась вся почти кожа на животе у той девочки. С этой громадной раной она и лежала у нас. Этакий крохотный и великий в то же время монумент профессиональному невежеству.
Приходя на работу и уходя с нее, я не забывала проделать спасительные процедуры. У девочки пересыпать пеленки, повязки снаружи, всю ее борной кислотой в порошке, чего очень не любила синегнойная палочка. А Петрова тщательно от макушки до пяток во всех складочках протереть спиртом. Привыкал Петров к алкоголю, привыкал. Жмурился, как кот на завалинке. Слегка шелестел, правда, от сухости, но ничего, зато никаких гадостей на нем не появилось, несмотря на опасное соседство. Бдительности я не теряла все десять дней, что мы с ним маялись без матери. Вначале он получал моей крови побольше, благо тогда не было таких строгостей с прямыми переливаниями. Потом, когда он перестал кровоточить, отъелся чужим грудным молоком, стал белый и красивый, крови переливали мало и редко. Чтобы стимулировать свои силы по возмещению утраченного.