Это была жуткая мысль: темные, ледяные миры, многократно старше Земли, возможно, на одном или двух существовала жизнь. Когда он поведал о них Линдгрен, она посоветовала больше никому не рассказывать об этом.
Спустя несколько дней, возвращаясь после работы, он открыл дверь в их каюту и обнаружил, что Линдгрен там. Она его не заметила. Она сидела на кровати, отвернувшись, устремив взгляд на фотографию своей семьи. Свет был приглушен, отчего ее кожа казалась смуглее, а волосы снежно-белыми. Она бренчала на лютне и пела… сама для себя? Это не была одна из веселых мелодий ее любимого Беллмана. Она пела на датском языке. Мгновением позже Нильсон узнал стихи «Песни Гурре» Якобсена и музыку Шонберга.
Рычащие звуки были кличем людей короля Вальдемара, поднятых из могил, чтобы следовать за ним в призрачной скачке, в которой он был обречен стать предводителем.
Привет тебе, король, здесь у озера Гурре!
Мы промчимся в скачке через остров,
С лишенного тетивы лука слетит стрела,
Которую мы нацелим безглазой глазницей.
Мы мчимся и настигаем призрачного оленя,
И роса льется из его раны, как кровь.
Ночной ворон кружит
На темных крыльях,
И пенится листва там, где прозвенели копыта.
Так будем мы скакать каждую ночь,
Было сказано нам,
До самой последней охоты в Судный день.
Хей, кони, хей, гончие,
Задержитесь на миг!
Некогда здесь стоял замок.
Напоите лошадей,
А человек может питаться собственной славой.
Она начала было следующий стих, плач Вальдемара о своей утраченной возлюбленной; но голос ее сорвался, и она перешла прямо к словам людей короля, когда их настигает рассвет.
Петух поднимает голову, чтобы прокричать,
Внутри него день,
А утренняя роса блестит красным
От ржавчины наших мечей.
Миг прошел!
Могилы зовут нас, разинув пасти.
Земля готова поглотить призраки:
Прочь, духи, прочь!
Идет жизнь, сильная и сияющая,
С горячей кровью идет творить дела.
А мы мертвы
Печальны и мертвы,
Измучены и мертвы.
В могилы! В могилы! В оцепененье сна…
О, если бы мы только могли упокоиться!
На какое-то время повисло молчание. Затем Нильсон произнес:
— Это слишком близко к нам, дорогая.
Она обернулась. Усталость легла бледностью на ее лицо.
— Я не стану это петь при всех, — ответила она.
Обеспокоенный, он подошел к ней, сел рядом и спросил:
— Ты в самом деле думаешь о нас, как о Дикой Охоте проклятых? Я никогда не знал.
— Я стараюсь, чтобы это не прорывалось наружу. — Она смотрела прямо перед собой. Пальцы ее извлекали дрожащие аккорды из лютни. — Иногда… Знаешь, мы достигли примерно миллионолетней отметки.
Он обнял ее за талию.
— Чем я могу помочь, Ингрид? Или ничем?