Перевел мне Савельич последние пункты и я ахнул. Ведь это же зарез! Я говорю ему: — Переведи, пожалуйста, этому барану, что негде нам такой бабы взять. Не согласен с этим пунктом. Я сам в ханский институт полезу. Не испорчу же я его девочек, некогда будет.
А он мне руку стиснул и шипит: — Молчи, баба десятое дело. Кивай башкой и говори: «иес сер, вери гут».
Ну, сказал я «иес» и англичанин мне «иес». А потом он в буфет полез. Достал коньяк, бисквиты, фрукты. Выпили, пожевали и простились. Бумажку, все же, хитрец, сразу не выдал, а сказал, что в запечатанном конверте пришлет накануне обыска.
В дороге я у Савельича допытывался: откуда он такую бабу выкопает?
А Савельич шуточками да недомолвками отделывается: дескать — подожди, узнаешь.
Еще одно обстоятельство нас смущало. Как всю эту затею от Сереги скрыть? Все же он командир дивизиона и ничего не знает. Неловко это. А расскажи ему, — он первый полетит свою кралю отбивать.
К счастью, выручил случай. Сначала он чуть было всего плана не сорвал, а потом все по-хорошему устроилось. Приезжаем домой, это уже 30 декабря было, видим — сборы. Казаки туда-сюда мотаются, кузница работает, коней на зимние подковы перековывают. В чем дело?
Встречает нас Кудашенко и заявляет:
— Поздравляю с походом, господа офицеры. А тебя, Савельич, с георгиевским крестом и производством в прапора. Вынимай из чемодана серебряные погоны с гвоздиком и сядем за стол это дело вспрыснуть.
Оказалось, пришел от генерала Баратова приказ: «Сводному дивизиону с 3-й Забайкальской казачьей батареей выступить в направлении Килишинского перевала на соединение с главными силами, для поимки разбойного курдского князя Хассура. Оставить в Гюльпашане взвод забайкальцев».
И, можете себе представить, какая с Сережкой метаморфоза приключилась. Сидит, выпивает, закусывает, веселый, оживленный. И не пьянеет… А нас поучает: «вы, дескать, особенно на спиртуозы не налегайте, а пойдите по сотням, распорядитесь, чтобы у меня к утру все было в порядке. Я уже обо всем в главных чертах позаботился.
И о своей Нине — ни звука. Будто ее вообще и не было на свете.
Прошли мы после обеда с Савельичем в сотню, носы повесив. Как же быть с нашим планом, ежели завтра и поход отправляться? Чорт его знает, на сколько дней он затянется, а в это время Абдурахман отправит нашу красавицу в турецкую неволю.
К вечеру мы порешили так: я скажусь больным, а Савельич, как десятая спица ко мне привяжется. Пусть Сережа обижается, чорт с ним.
Так ему и заявили. Сначала он обозлился.
— Не офицеры вы, а бабы. Посажу я вас обоих под арест за уклонение от службы.