И это истинно так. Сверху неожиданно прогремел грохот мощного взрыва — и тотчас, вероятно не выдержав нервного напряжения (а может быть, и надеясь, что взрыв удалит нечто мешавшее подъему джипа), Иванов подпрыгнул и мертвой хваткой вцепился в подножку автомашины. Мои люди тотчас бросились к нему… но поздно: джип каким-то чудом действительно двинулся вверх… и я успел уже возблагодарить Бога, удержавшего мою руку от убийства того, кто — как следовало из столь явного свидетельства — был в действительности невиновен.
И опять, как слепому щенку, мне было указано: не тщись, человече, в глупой гордыне своей толковать промыслы Божии. Едва джип приподнялся над краями пролома, как с этих краев поползло, свешиваясь книзу, вязкое, шипящее, дымящееся месиво, более всего похожее на жидкий огонь. Оно достигло Иванова, висящего на подножке машины и приподнявшегося вместе с ней, и коснулось его, и объяло боком, не полностью — но и этого было достаточно, чтобы он страшно, нечеловечески закричал и сорвался с подножки. Он корчился, бился на полу бункера от нестерпимой боли, продолжая кричать, и его дикий вопль вторил другим таким же воплям, доносящимся сверху сквозь пролом; и он кричал, пока гигантская капля неторопливого кипящего месива не опустилась на него и не поглотила его полностью.
И тотчас свет, яркий свет хлынул с неба сквозь освобожденный пролом. Мы дружно перекрестились. Джипа не было; страшное месиво, пузырясь, испуская тяжкие вздохи, понемногу остывало и превращалось в обычный вулканический туф. То была лава, Мария; поднявшись через какое-то время наверх, мы наконец уразумели смысл столь необычных событий. Мы увидели удаляющийся воздушный шар — разноцветный, красивый, как мечта, — на котором было крупными буквами написано: «ВИП-Системы» — и рядом: «Цельный Бензин». Теперь ты понимаешь, почему я взялся, регламенту вопреки, помочь твоему Господину? Теперь ты понимаешь, почему я согласился изложить тебе этот рассказ?
* * *
Князь Георгий умолк; только крупные капли пота, выступившие на его лбу и висках, подсказывали, сколько душевных сил он затратил, вспоминая и как бы заново переживая эти драматические события. Марина раскрыла свою набитую книгами сумку, достала оттуда платочек и, перегнувшись через стол и подрагивая ноздрями, бережно вытерла этот пот. Князь не отстранился.
Интересно, подумала Марина, прав ли Фрейд, считая, что в основе творчества лежит сексуальный мотив. Может, это и вульгарно, но она бы осмелилась возразить: если так, почему творческий порыв не сопровождается сексуальным возбуждением? Эмоции, эпитеты, холодный пот… а змеем здесь и не пахнет, при том, что его сиятельство вовсе не импотент; уж ей ли не знать признаков… Так подумала Марина, а вслух произнесла: