— Потаскуха хренова, — выругалась Надин. Не далее как вчера «героиня» действительно совершила подвиг. Обслужила за один день сразу трех любовников. — И ведь не боится, зараза, наткнуться на кружковцев! Мало ли, как ни велик город, а случайности бывают всякие.
Петр пожал плечами.
— Лихая барышня, по острию ходит, страха не ведает. И сочиняет неплохо, с надрывом, почти профессионально. Особенно хороши описание царских застенков, сцены беспредела, творимого там, и образы извергов-надзирателей. Финал тоже удался: пафосные пламенные призывы к борьбе плавно слились к слезливому прощанию и уверениям «все там будем — не грустите». Народ слушал и вытирал слезы. Федя трясся от возбуждения, Виталик сидел белый как полотно, Таня рыдала. Напоследок Федю попросили остаться. Домой он возвращался в страшной экзальтации, бормотал проклятия. Утром прислал записку с приглашением в ресторан. Я, конечно, согласился, и мы премило провели время.
— Откуда у Прядова деньги на рестораны? Он нищий, как церковная мышь.
— Я тоже поинтересовался. Федя ответил, что получил старый долг и теперь может кое-что себе позволить. Спрашивал, уже в изрядном подпитии, не знаю ли я кого в Москве. Я сказал, не знаю. Он пригорюнился, жаль мол, было бы к кому в гости сходить, пока суд да дело.
— Значит, он в первопрестольную собрался? Зачем, не говорил?
— Нет. Я итак и эдак подъезжал, он ни в какую. Признался только, что жизнь его скоро обретет смысл и исполнится сокровенная мечта.
— Гурвинский тоже намылился в Москву, — задумчиво протянула Надин. — Вероятно, там что-то затевается.
— Наши действия?
— Что ж, раз такая мода нынче пошла, отправляйся и ты, Петя, в Москву. Пригляди за Прядовым. Не дай парню погибнуть. Все расходы по поездке, я естественно беру на себя. Справишься?
— А как же! — обрадовался Травкин, предвкушая приключение.
— Петенька, только я тебя очень прошу. Умоляю, просто. Во-первых, будь осторожен. Во-вторых, смотри за Федей в оба. Я знаю, он тебе не нравится, но это — не повод проявлять пренебрежение. Какой ни есть, Федя — человек. А жизнь человеческая священна.
Репортер махнул раздраженно рукой.
— Не бойтесь. Да, я ненавижу таких, жалких, безвольных, пустых балбесов. Мне противны их душевная лень и эгоизм. Мать на Федю жизнь положила, пахала, как проклятая, копейки собирала, а он профукал все за месяц, как последний дурак. Но я же не подлец, не сволочь, мне пацана тоже жалко.
Федя был родом из уездного городка с полутысячей жителей. Окончив гимназию, на собранные матерью копейки, он поехал поступать в столичный Университет. Сдал экзамены, был принят на государственный кошт, однако вскоре забросил лекции — разочаровался в выбранной профессии юриста. Месяц Прядов шлялся по трактирам и кофейням: проедал остатки денег, затем вернулся домой и сел на шею матери. Та отписала троюродной сестре, попросила приютить племянника и подыскать службу. В городе Феде опять затосковал и стал искать развлечений в революционном кружке.