— А я уверена, в Калькутте всем надоело мое бледное лицо. К тому же ты так мне льстишь, Ричмонд, что я начинаю думать, не слишком ли я тщеславна.
— Ты совершенно не тщеславная, а самая великолепная женщина, какую я только видел. Я заметил, вчера у Грэхемов капитан Смит исподволь бросал на тебя восхищенные взгляды, когда считал, что этого никто не видит.
Анна отвернулась и произнесла:
— Какую нелепость ты говоришь! Кого ты сегодня встретил в клубе?
— Твоего уважаемого отчима и Джона Шекспира. Джон говорит, что вряд ли Эмилия появится на балу, потому что опасается родить прямо в зале. У нее сильная воля. И если у нее родится мальчик, она собирается назвать его в мою честь Ричмондом.
Анна была рада, что разговор перешел на другую тему.
В тот вечер, когда состоялся бал, было довольно прохладно, хотя наличествовали все признаки приближающейся жары. Анна с удовольствием предоставила большую часть приготовлений Августе, вкладывавшей в них всю душу. Она превратила огромный зал в лесистую местность, на фоне молодых деревьев густела масса цветущих кустарников, так что стен вовсе не было видно. Ужин накрыли в самом большом зале, шампанское лилось рекой, и все гости были в приподнятом настроении, пользуясь всеми возможностями, которые предоставляли маскарадные костюмы, и совершая поступки, о которых потом долго будут судачить в городе.
Анна беспокойно расхаживала по залам. Гарри принял приглашение на бал, но она не знала, пришел ли он. Она была уверена, что маска не сможет скрыть его от нее, и время от времени думала, что узнала его, но понимала, что опять ошиблась.
Наконец ближе к полуночи она вышла в сад.
В темноте под лунным светом мерцал куст буйно цветущей магнолии. Ухали совы, и она слышала мягкое шуршание их крыльев, когда они взлетали с кокосовой пальмы. Мраморная скамья под пальмой была скрыта тенью, но, когда она приблизилась, эта тень оказалась Гарри.
Анна не сказала ни слова, но он мгновенно обнял ее, и их губы слились в поцелуе. Она снова как бы была на берегу реки в Фэрхеме, и все случившееся с тех пор казалось лишь сном.
— Дорогая моя, дорогая моя, — шептал он, усаживая ее рядом с собой на скамью и обнимая. — Я люблю тебя больше, чем прежде, — признался он. — Ни о чем больше не могу думать, только о тебе. Ты стала для меня еще дороже, чем раньше:
— Я тоже живу только для того, чтобы видеть тебя. Я бы пошла за тобой на край света.
— В такой вечер, как этот, и еще в домино и в маске, легко так говорить, — сказал он.
— У меня нет маски.
— Но к утру ты ее наденешь. Ты должна ее надеть, дорогая моя. Как иначе тебе жить?