«Мой ненаглядный сын, — читаю я. — Мой ненаглядный сын…»
Этими словами моя ма начинала каждую страницу своего дневника — ими она обращалась ко мне еще до моего рождения и сразу после, рассказывая обо всем, что происходило с ней и па. Я сижу в палатке и пытаюсь читать ее записи.
Мой ненаглядный сын.
Увы, почти все остальное для меня — темный лес. Я вожу пальцами по строчкам на одной странице, потом перехожу на следующую, вглядываясь в вереницы написанных от руки слов.
Это моя ма говорит и говорит…
Но я ее не слышу.
Кое-где встречается мое имя, его я узнаю. И еще имя Киллиана. И Бена. Сердце начинает тихонько ныть. Мне хочется узнать, что моя ма говорит про Бена — Бена, который меня вырастил и которого я потерял — дважды. Мне хочется услышать его голос.
Но я не могу…
(клятый идиот)
И тут до меня доносится: Еда?
Я откладываю дневник и высовываю голову из палатки. На меня смотрит Ангаррад. Еда, Тодд?
Я тут же вскакиваю, тут же подлетаю к ней, тут же соглашаюсь на все просьбы.
Потомушто она впервые назвала меня по имени с тех пор…
— Конечно, милая, — говорю я. — Сейчас принесу.
Она тычет носом мне в грудь — почти игриво, — и у
меня от облегчения даже глаза мокреют.
— Я мигом!
Джеймса нигде не видно. Я прохожу мимо костра, возле которого мэр хмуро выслушивает очередной доклад мистера Тейта.
Лишних людей у мэра нет, но после утренних нападений на разведчиков он распорядился отправить на юг и на север по небольшой роте солдат: им приказано двигаться вперед до тех пор, пока они не услышат Рев спэклов, и разбить на этом месте лагерь — достаточно далеко от Нью-Прентисстауна, чтобы спэклы поняли: мы не позволим им так просто войти в город и раздавить нас. Даже если эти роты не смогут остановить врага, нас хотя бы предупредят о готовящемся вторжении.
Я иду вглубь лагеря, глядя через площадь туда, где над продуктовым складом виднеется самый кончик цистерны с водой — эти две постройки я даже не замечал, пока от них не стала зависеть жизнь и смерть.
И тут я вижу Джеймса: он идет как раз оттуда.
— Привет, Джеймс! Ангаррад просит еще овса.
— Еще? — удивленно переспрашивает он. — Так ведь ее севодня уже кормили!
— Да, но она выздоравливает после ранения и все такое. К тому же, — добавляю я, почесывая ухо, — она впервые сама попросила.
Он понимающе улыбается:
— Ты смотри, Тодд, лошади умеют давить на жалость. Начнешь кормить ее по первому требованию — она будет просить постоянно.
— Да, но…
— Она должна понимать, кто здесь хозяин. Скажи ей, что севодня ее уже покормили, а новую порцию она получит завтра утром, как и положено.