У папы был друг, имевший киноустановку дома и потому могущий смотреть кино в любой день! В любой! Они с папой ходили туда и одуревший от счастья Миша смотрел там «Секретаря райкома».
А ещё кино показывали на работе у родителей, где, как уже было сказано, Миша смотрел «Три товарища» и полюбил борщ.
Ох это кино! Увидев «Анну на шее», Миша потрясённо признался маме, что артистка Ларионова даже красивей, чем она. А после «Белоснежки и семи гномов» весь вечер показывал родителям на своей физиономии, как по яблоку стекал яд и принимал очертания черепа… Родители брали его с собой очень часто, и поэтому ему были известны все городские кинотеатры, включая летние. Причем летние особенно. Даже по дороге из садика домой из окна трамвая он успевал через забор летнего кинотеатра ухватить кусочек какой-нибудь «Девушки-джигита».
На кинотеатрах сверкали, сияли умопомрачительными цветами неоновые буквы. А слова «кино» и «театр» были разделены названием, например, «Фрунзе». «Почему „ТЕАТР“»? — думал Миша. «КИНО» — это понятно, но «ТЕАТР» здесь причём? Миша бывал в театре и считал, что это даже сравнивать нельзя. И потом, почему «ТЕАТР», когда ясно слышишь — «ТЯТАР»!
А афиши! На кинотеатре им. Фрунзе висели две афиши, сделанные из таких специальных реечек, что, когда смотришь с одного боку — видна одна картинка, с другого — другая, а посредине — вообще третья! И всё меняется, как в кино. Нет, кино — это не театр. Кино — это храм. А счастье — это когда идёшь в кино!
И вот завтра кино придёт само. Это счастье будет ходить тут между верандами, будет снимать ЕГО детский садик, ЕГО одногруппников, ЕГО воспитательницу — и вся страна увидит их в кинотеатрах! Миша не знал, как он доживёт до завтрашнего праздника, и когда вечером папа показался перед входом на веранду, он бросился к папе с ликующим криком: «Папочка! Мне надо завтра красиво одеться! И выспаться! У нас бу…»
— Миша! — резко окликнула его Валентина Борисовна. — Это что такое! Тебе я не говорила красиво одеваться. Зачем ты папу обманываешь!
Миша опомнился и страшно смутился. Он обнял папу за колени и запах табака не сразу, но все же залил покоем его запылавшую растерявшуюся душу.
И всё же это был праздничный день. Приехала одна здоровенная грузовая машина и аж две легковых. На больших железных ногах стояли прожекторы, заливая всё голубым неестественным светом и демонстрируя тусклость света естественного. Провода, тележки, малюсенькие рельсы и ещё куча всего, невиданного и непонятного.
На асфальтированной площадке между верандами и зданием детского сада были расставлены обеденные столы. Летом их обычно переносили из групп на веранды, и дети ели хоть на свежем воздухе, но под крышей. Сейчас же именно эти столы перетащили в пространство, предназначенное, с точки зрения Миши, только для ходьбы туда или обратно. Там даже стоять было незачем. А тут расставили столы, поставили на них блюда с виноградом и яблоками (никогда такого в садике не было), рассадили назначенных, разодетых в украинские вышитые рубашки и, в отличие от Миши, выспавшихся. Они улыбались, спокойно разговаривали и пощипывали виноград, не обращая внимания ни на вспышки голубых лучей, ни на гомон, ни на стоящего с раскрытым ртом Мишу. Их огородили красивым красным шнуром, и остальным детям запретили заходить за него. Смотреть, однако, к великому Мишиному счастью позволили.