Садик кишел стихами. Ритмичность и рифмованность заменяли доказательность, аргументацию. От житейских мудростей до детских скабрезностей — всё должно было изрекаться «в склад».
И не в склад,
И не в лад,
Поцелуй кобылу в зад…
Это было серьёзное обвинение. Осрамившемуся надо было срочно выпутываться. Любая нелепость, любая необъяснимая глупость не замечалась, если была вставлена в негнущийся каркас версификации.
Жадина-помадина,
Дома-шоколадина!
А вот в Воронеже говорили «Жадина-говядина», и Миша искренне считал, что правильно — это «помадина».
Обманули дурака
На четыре кулака,
А на пятый кулак —
Вышел (тут называется имя несчастного, — например, Петька), — дурак.
Некоторые из этих лирических монологов раздражали Мишу своей неизобретательностью.
Пули-пули-пули-пули —
На тебе четыре дули…
Но вот розыгрыши Миша любил.
— Мама, скажи «чайник».
— «Чайник»…
— Твой папа в уборной начальник!
Эти неподцензурные рифмы нравились Мише намного больше официальных, он тянулся к неприличным стихам, хотя «глупости» в прозе не любил. Однажды он поразился, поняв, что совсем не обязательно говорить некрасивые слова — стихи сами их могут договорить, не называя. Таким образом, можно очень даже рискованно шутить, формально оставаясь безупречно праведным:
Как из гардеро-Па
Высунулась жо…
Что-что? Ничего!
Жёлтые ботинки.
Позже, при переходе из первого во второй класс, Миша узнает огромное количество подобных шедевров, распаляющих сексуальное воображение, наполненных матом, уголовными и эротическими мифами, высвеченных таинственным светом запредельности, повествующих о драматических коллизиях во взаимоотношениях человеческих органов и их же выделений… На фоне разрешённой поэзии, которой была напичкана Мишина голова, это искусство было ярким, живым, предельно выразительным.
Стихи такого рода считались в садике народными, и никому не приходило в голову предполагать существование конкретного их автора. Поэтому, когда однажды Миша не удержался и попробовал свои силы в этом жанре, почить на заслуженных лаврах ему не удалось.
Уже упоминалось, что наиболее употребительной формулой, сводящей на нет нарастающую напряжённость, было обещание «а я расскажу-у-у…», предполагавшее вульгарное ябедничество (ябеда-корябеда). Дома Миша, прокручивая в голове некоторые эпизоды из садиковской жизни, случайно наткнулся на эту фразу, и её таящая угрозу незавершённость подвигла Мишу на творчество. Миша придумал рифмованный ответ, не менее глупый, чем остальные в том же роде, но — и это главное! — не известный пока никому.
Он еле дождался следующего дня и сразу же, как только из раздевалки стали подниматься по лестнице в группу, потянул за кончик и развязал бант в косичке Веры Зубаревой.