— Почему ты пришел в Жирону одетым как монах? — спросил Исаак.
— Я нашел в снегу мертвого монаха, — ответил Жуакин с характерной для него простотой. — Его объели лисицы и все такое. У него были теплая ряса и толстый плащ, — добавил он, — так что я не знаю, от чего он умер, но был мертв.
— И ты поменялся с ним одеждой?
— Я сделал ему саван из своего плаща и одежды — хороший саван — и похоронил его под грудой камней, для обозначения могилы воткнул сосновую веточку. Одежду его взял себе, потому что мне было холодно.
— Ты убегал?
— Нет. Выслеживал одного человека.
— Но как ты жил? — спросила Ракель. — В горах, в снегу и холоде? В прошлом году зима была очень суровой.
— Я нашел оленя — он упал, как вы, сеньра, только у вас нет рогов, чтобы застрять в скалах. Олень висел там со сломанной ногой, поэтому я его убил. Несколько недель питался его мясом, даже обменял часть его на хлеб. Все было хорошо.
— Кого ты выслеживал? — спросила девушка.
— Не могу сказать, сеньора Ракель, — ответил он с жалким видом.
— Почему, Жуакин? — спросила она.
— Это не наше дело, — сказал Исаак. — Ты шел за ним через горы и пришел сюда. Ты нашел его? И убил?
— Нет, сеньор Исаак. Я в жизни не убил ни одного человека, — искренне ответил Жуакин. — Кроме… — Он содрогнулся. — Неважно.
— Тот человек знал, что ты его преследуешь? — спросила Ракель.
— Нет, сеньора. Я держался в стороне от дорог и тропинок. Иногда шел днем, как он. Иногда ночью. Все зависело от луны и трудности дороги. У меня все было хорошо, пока я не пришел туда, где было очень много людей.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Ракель.
— Кто-то украл мои сапоги, — ответил Жуакин. — Снял с ног. Когда я спал.
— Откуда ты знал, куда идти? — спросила Ракель. — Этот человек мог пойти куда угодно, не только в Жирону.
— Дома, — сказал Жуакин, — он все время разговаривал со мной. Был единственным человеком, кто со мной разговаривал. Кроме отца Ксавьера и иногда пекаря. Он пришел в город с тюком вещей для продажи, и долгое время жил у моей матери. Мы были друзьями, — сказал он, и в голосе его прозвучала вся горечь преданной дружбы.
— Вы были друзьями, — произнесла Ракель.
— Да, были. Он был умным. Я не понимал всего, что он говорил, но он все-таки разговаривал со мной. Много раз говорил мне, что чаша не должна лежать спрятанной в шкафу, где никто о ней не знает, кроме меня, ризничего и отца Ксавьера. Он хотел отвезти ее в Жирону, где красивый собор, и поместить ее в соборе. А потом я узнал, что он хочет ее продать. И понял, что, заполучив ее, он отправится в Жирону.