— Ты знал, где находится Жирона?
— Знал, что на востоке. Он сказал мне. И я пошел на восток. Когда вышел на дорогу, стал спрашивать людей, где Жирона. Все знали.
— Ты хотел продать ее? — спросил врач.
— Нет, сеньор Исаак, — ответил Жуакин твердо, словно вел этот разговор уже в сотый раз. — Продавать ее нехорошо. Я хотел, чтобы она находилась в красивом соборе, а не в шкафу, но ей там будет плохо.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, как знаю и то, где она находится — неподалеку от нас.
— Где она сейчас? — спросила Ракель, стремясь поддерживать этот разговор — любой разговор. Ей было холодно, неуютно, она смертельно устала, сидела в угрожающей тьме и разговаривала с сумасшедшим.
— Поблизости, — ответил он. — Вот почему я здесь. Он постоянно держал ее при себе, и я не знал, как ее забрать у него.
— Все это время она была в его доме? — спросила Ракель.
— Нет, сеньора. Чашу, что я дал ему, он отнес сюда. Я знал, что он так сделает. Мне нужно было только дождаться.
— Баптисту? — спросил Исаак.
— Да, сеньор, — ответил Жуакин. — Вы тоже знали его? Ждали?
— Нет, — сказал Исаак. — Но я немного знал о нем.
Когда их негромкий разговор прервался, тишина стала зловещей. На склоне больше никого не было.
— Где стражник? — спросил Исаак.
— Кто, папа? — спросила Ракель.
— Здесь нет никакого стражника, сеньор Исаак, — сказал Жуакин.
— У дома Винсенса, — заговорил врач, — поставили четверых стражников. Когда мы встретили этого провожатого, они должны были следовать за нами на значительном расстоянии. Ты не видел их? — спросил он, повернувшись к Жуакину.
— Нет, — ответил Жуакин. — А увидел бы. Будь они внизу, думаю, мы бы оба их услышали.
Говорить, как будто, больше было не о чем. Вокруг них царила тишина, изредка нарушаемая жужжанием и писком насекомых да негромкими, угрожающими звуками из леса.
Жуакин лежал, растянувшись, на поросшем травой склоне, глядя в небо и не обращая внимания ни на случайные звуки, ни на своих новых товарищей. Внезапно он сел.
— Смотрите, — негромко произнес он.
Находившаяся в последней четверти луна поднималась над холмами в ясное ночное небо.
— Она кажется слишком яркой, — пробормотала Ракель.
Жуакин поднялся на ноги. Произнес что-то неразборчивое и исчез в пятне темноты — слабой тени, которую отбрасывало дерево в бледном лунном свете.
— Папа, что он сказал? — спросила Ракель.
— По-моему, «здесь», — ответил ее отец.
— Он исчез, — сказала Ракель. — Вошел в тень и скрылся. Будто его и не было.
— Жаль, — сказал Исаак. — Глаза у него, как у сокола, уши, как у дикого оленя. Я был рад, что он с нами, но у него свои заботы.