Читал я и о том, что, когда весь песенный цикл исполняли целиком, «владельцы» его отрывков выкладывали на земле свои чуринги в ряд, концом к концу, совсем как вагончики состава Train Bleui [75].
С другой стороны, если ты разбил или потерял свою чурингу, ты сразу оказываешься за чертой человеческого существования — и теряешь всякую надежду на «возвращение». Я слышал, как об одном бездельнике в Алис говорили: «Он не видел своей чуринги. Он сам не знает, кто он такой».
В эпосе о Гильгамеше в качестве дополнительного замечания есть странный эпизод, где царь Гильгамеш, устав от жизни, желает посетить загробный мир, чтобы навестить покойного друга, «неистового» Энкиду. Но паромщик Утнапиштим говорит ему: «Нет! Ты не можешь сюда войти. Ты разбил каменные дощечки».
Аркадий всматривался через дверную щелку в лачугу Титуса.
— Только ни в коем случае не входи, — проговорил он сквозь зубы, — но если заглянешь сюда, то увидишь кое-что удивительное.
Я осторожно подошел к двери и тоже заглянул внутрь. Глаза не сразу привыкли к темноте. На сундуке рядом с кроватью Титуса громоздилась стопка книг на английском и немецком языках. На самом верху лежал Ницше — «Так говорил Заратустра».
— Да, — кивнул я, — я весьма удивлен.
Меньше чем через полчаса мы услышали свист из-за деревьев, и показались те трое, шедшие гуськом.
Все улажено! — уверенно заявил Титус и уселся на свой коврик. — Чуринги возвращены законным владельцам.
У человека из Амадеуса был довольный вид. Разговор перешел на другие темы.
Титус был грозой движения за земельные права, потому что все, что он говорил, непременно оказывалось своеобразным и непрошенным. Он стал объяснять, что людям из поколения его дедушек и бабушек будущее представлялось куда более мрачным, чем сегодня. Старейшины, глядя на то, как спиваются их сыновья, нередко вручали свои чуринги миссионерам, чтобы их никто не разбил, не потерял и не продал. Одним из таких людей, удостоившихся их доверия, был пастор из миссии Хорн-ривер, Клаус-Петер Аурихт.
— Мой дед, — сказал Титус, отдал старику Аурихту несколько чуринг, когда этот вот, — тут он кивком показал на своего храпящего отца, — пристрастился к бутылке.
В конце 1960-х годов, перед своей смертью, пастор Аурихт взял с собой эту «коллекцию» в штаб миссии в Алис и там хранил под замком. Когда «активисты» пронюхали, что немцы сидят на священной собственности «стоимостью в миллионы», они подняли обычную шумиху и принялись ратовать за возвращение чуринг народу.
— Чего эти свистуны не понимают, — протяжным тоном рассказывал Титус, — это то, что не существует каких-то «аборигенов вообще». Есть только Тджакамарры, и Джабуруллы, и Дубурунги, как я, и так далее, которые рассеяны по всей стране.