Хромоножка ковылял впереди. Мы следовали за ним на цыпочках. Небо раскалилось, и на тропу падали резкие тени. С вершины утеса капала тонкой струйкой вода.
— Чуринги — там! — тихо сказал Хромоножка, показав на темную расселину у нас над головами, на большой высоте.
На поляне стояли три «больничные» кровати без матрасов, и прямо на голых панцирных сетках лежали трое умирающих мужчин. Это были почти скелеты. Волосы и бороды у них выпали. Один из них оказался достаточно силен, чтобы поднять руку, другой — чтобы что-то сказать. Когда они услышали, кем им приходится Хромоножка, все трое одновременно заулыбались — одинаковой беззубой улыбкой.
Аркадий скрестил руки и смотрел на все это.
— Какие же они чудесные! — прошептала Мэриан, взяв меня за руку и стиснув ее.
Да. Они все были правы. Они знали, куда отправляются, улыбаясь в лицо смерти в тени эвкалипта-призрака.
Уже с первой своей книгой «В Патагонии» (1977) Брюс Чатвин (1940–1989) стал знаменит. Он был писателем, перевернувшим представление о жанре трэвелога, человеком, объездившим мир, встречавшим множество людей разных национальностей и судеб и свившим их рассказы с мировой историей, литературными сюжетами и яркими зрительными впечатлениями. Его прозу называли «четкой лапидарной, укладывающей миры в страницы» (Дж. Апдайк), ему хотели подражать и мечтали, по признанию многих, написать те книги, автором которых стал он. И это при том, что репутация его была далеко не безупречна. Его обвиняли в искажении фактов, в вымысле, в неправильно переданных сведениях. Но, однако, все, о чем писал Чатвин, так или иначе будоражило воображение читательского мира и под его пером переживало словно бы второе рождение. Он умудрялся пробуждать интерес как к народам и странам, так и к небольшим предметам, таким как черные тетрадки фирмы «Молескин», некогда чуть ли ни снятые с производства, а теперь переживающие триумфальное возвращение: ведь всякий уважающий себя писатель, путешественник, журналист хочет писать в тех же блокнотах, что пользовал Брюс Чатвин (о чем нас ныне и уведомляет прилагаемая к каждому молескину «историческая справка»).
Чатвин владел секретом воображения. С детства недолюбливая Жюля Верна и предпочитая ему настоящие рассказы о странствиях моряков и путешественников, он придерживался идеи, что нет ничего «фантастичнее самой реальности». И он умел доказывать это, обнажая эту фантастическую, сновиденческую сторону действительного мира. А все началось с того момента, когда Чатвин поступил на небольшую должность при аукционе «Сотби» в 1959 году. Имея незаурядный талант к оценке зрительной информации, он очень быстро делал карьеру, вскоре став самым молодым за всю историю аукциона начальником отдела (по импрессионизму), как внезапно практически ослеп. Врач заверил, что с ним не произошло ничего серьезного, но что ему надо перестать со слишком близкого расстояния рассматривать живопись и «обратиться к горизонтам». Чатвин принял этот практический совет за метафору всей своей жизни… Отныне горизонт, эта идеальная точка, к которой невозможно приблизиться, станет его подлинной родиной, а его основной и великой болезнью — та, о которой говорит много раз цитируемый им Шарль Бодлер: «страх перед собственным домом». Чатвин уезжает в Судан, возвратившись, теряет былой интерес к искусству, увольняется из «Сотби» (1966) и поступает в Эдинбургский университет на отделение антропологии, но так и не пишет свою дипломную работу. В 1972-м он становится корреспондентом «Санди Таймс», пишет статьи, берет интервью у знаменитостей (включая Андре Мальро и Надежду Мандельштам, с которой встречается в Советском Союзе). В 1977 году выходит его книга «В Патагонии» (In Patagonia), принесшая ему громкую славу. Десятилетием позже (после романов Viceroy of Ouidah (1980) и On the Black Hill (1982), снискавших ему славу прекрасного стилиста, появляются «Тропы песен» (The SonglineSy 1987). Последнее при жизни опубликованное произведение — роман о страсти коллекционирования «Утц». Остальные собрания выходят посмертно. What am I doing here? Photographs and Notebooks (1993), Anatomy of Restlessness (1997) и Winding Paths (1998). Чатвин умер в 1989 году на юге Франции от СПИДа. Перед смертью он выражал желание, совершив путешествие в Грецию, принять православие. Погребальная служба прошла в греческой православной церкви в Лондоне, в тот же день, когда была объявлена фатва его близкому другу Салману Рушди. Именно на похоронах Чатвина тот в последний раз открыто появился на публике.