— Придурок! — сказала Мэриан.
— Ты несправедлива, — возразил Аркадий. — В глубине души он неплохой парень.
— Я никогда так глубоко не забиралась.
Флинн тем временем наклонился над своей подругой и целовал ее, закрыв ей лицо и шею черными крыльями бороды.
Пора было уходить. Я поблагодарил Флинна. Он пожал мне руку. Я передал ему привет от отца Теренса.
— Как он поживает?
— Хорошо, — ответил я.
— По-прежнему в той лачужке?
— Да. Но говорит, что скоро оттуда уедет.
— Отец Теренс, — проговорил Флинн, — хороший человек.
Я уже почти уснул в своем номере мотеля, как вдруг раздался стук в дверь.
— Брю?
— Да.
— Это Брю.
— Я догадался.
— О!
Этот другой Брюс сидел рядом со мной в автобусе из Катерин. Он ехал из Дарвина, где он только что разошелся с женой. Он хотел устроиться где-нибудь дорожным рабочим. Он страшно тосковал по жене. У него было толстое брюхо, и он не блистал особым умом.
В Теннант-Крике он сказал мне: «Мы с тобой могли бы стать приятелями, Брю. Я бы тебя бульдозер водить научил». В другой раз, с еще большей теплотой, он сказал: «Ты пом не из нытиков, Брю». И вот теперь, глубоко за полночь, он стоял за моей дверью и звал меня:
— Брю?
— Что?
— Хочешь пойти куда-нибудь и нажраться?
— Нет.
— О!
— Может, найдем себе красоток, — не унимался он.
— Да неужели? — спросил я. — В такой-то час?
— Ты прав, Брю.
— Ступай спать, — сказал я.
— Ладно, спокойной ночи, Брю.
— Спокойной ночи!
— Брю?
— Ну, что тебе еще?
— Ничего, — ответил он и зашаркал по коридору, волоча резиновые шлепанцы по полу: шлеп… шлеп…
На улице, за моим окном, горел натриевый свет, а с тротуара доносилось чье-то пьяное бормотание. Я повернулся к стене и попытался уснуть, но у меня из головы не шел Флинн и его девушка.
Мне вспомнилось, как мы сидели с отцом Теренсом на его голой скамье и как он сказал: «Надеюсь, у нее мягкий характер».
Флинн, пояснил он, — человек, подверженный буйным страстям. «Если у нее мягкий нрав, с ним все будет хорошо. Суровая женщина способна втянуть его в беду».
«В какую именно беду?» — спросил тогда я.
«В революцию или еще во что-нибудь подобное. Флинну довелось на себе испытать самое нехристианское отношение, и уже одно это могло бы произвести в нем переворот. Но этого не должно произойти, если у его подруги мягкий характер…»
Отец Теренс обрел свою Фиваиду на берегах Тиморского моря.
Он жил в отшельнической лачуге, грубо сработанной из побеленного волнистого листа, среди зарослей пандана на мучнисто-белой песчаной дюне. Стены он обмотал кабелем, чтобы циклон не разметал хлипкую хижину. Над крышей был водружен крест: перекладинами служили два обломка весла, крепко связанные между собой. Здесь он прожил семь лет — с тех пор как закрыли Бунгари.