Все притихли, рассматривая оружие. Берек-хан не выдержал, восхищённо воскликнул:
— Такую саблю не держал в руках даже великий Искандер! Арслан, ты пойдёшь на Кубань и возвратишь Дондука-Омбо!
В глазах Арслана засверкали огоньки от вида столь дорогой и изящной сабли, но тут же возникло и сомнение, которое погасил Соймонов, достав из другого футляра точно такую же саблю.
— Джигит, — обратился он к Арслану, — Дондука-Омбо ждёт вторая золотая сабля; он получит её, если вернётся с калмыками.
Калмычка с нескрываемым любопытством смотрела на позолоченную коробочку и дождалась той минуты, когда Соймонов открыл и вынул бриллиантовую брошь.
— Дарма-Бала, если Дондук-Омбо не послушается Арслана, то надежда только на тебя. Великая русская императрица обещает в самое ближайшее время возвести Дондука-Омбо в сан калмыцкого хана и дать ему лучшие земли на Волге.
— Куда же денется Церен-Дондук? — Дарма-Бала перевела взгляд с Соймонова на Волынского.
— Церен лишится ханского звания и будет препровождён в Санкт-Петербург, дабы не мешать правлению Дондука-Омбо, — пояснил Волынский.
На и этого Дарме-Бале показалось мало. Вновь спросила она, мучимая сомнениями:
— Теперь хочу знать, какая русским польза от того, что вернутся калмыки и их уважаемый тайдша Дондук-Омбо?
— Ну, матушка Дарма-Бала… — Волынский развёл руками, и в разговор вмешался всё время молчавший принц Гессен-Гамбургский:
— Уважаемая Дарма-Бала, существуют военные я государственные тайны, вам незачем о них знать, но коли настаиваете, то скажу. С возвращением двадцати тысяч калмыков мы присоединим к ним большой туркменский отряд и отправим к горам Большого Кавказа. Мы отрежем путь назад крымским татарам, которые сейчас направились в Шемаху, воевать с Надир-ханом. Вы что-нибудь поняли из сказанного мной?
— Да, господин генерал, я всё понимаю. Но не знаю, сумею ли поехать в горы Кавказа? Далеко туда, да н высоко.
— Дарма-Бала, это тебя не должно страшить, — отозвался Арслан. — Ты будешь сидеть в тёплой кибитке, а я привезу Дондука-Омбо.
Сговор состоялся, и Берек-хан пригласил всех в юрту на обед. Военные запротестовали, ссылаясь на занятость. Тогда Берек-хан отвёл в сторону Волынского и, умоляюще глядя ему в глаза, попросил:
— Господин генерал-майор, в тот год, когда мы тебе отдали кабардинских коней, сын мой Арслан был у тебя в Казани конюхом-сейисом. Там он по ошибке твою жену немножко целовал-обнимал… Прости ему, господин генерал-майор, дорогой Артемий Петрович. У сына все эти годы душа болит за то несчастье, которое он доставил тебе.