На подобных сборищах верх нередко берёт хулиганьё, не стал исключением и этот митинг. Договорились до убийства. Дальше спорили, как это поэффектнее сотворить. Спорили в самом центре вокруг пленников. Остальная толпа мрачно молчала: кто-то страстно желал, чтобы его отсюда забрали, кто-то просто на всё забил. А палачи-любители тем временем вошли в раж. Решили: главного повесить, остальных заколоть штыками. Послали за верёвкой.
В это время возле бронепоезда зазвонил полевой телефон. Кравченко снял трубку. Командир десанта докладывал, что по данным разведки заложников вот-вот казнят.
Кравченко приказал:
— Выдвигайтесь вплотную к митингующим. Если наших попробуют казнить, тут же атакуйте! — Сам вскочил на подножку броневагона и скомандовал: — Полный вперёд!
Верёвку искали долго, наконец, принесли. Один из палачей полез на фонарь, чтобы закрепить конец верёвки, да там и замер, уперев взгляд в сторону входных стрелок. Глядя на него, толпа зашевелилась: «Что там? Что там?» А по станции, отчаянно гудя, уже мчался окутанный клубами пара и дыма железный монстр.
Встал напротив толпы и ощерился дулами пулемётов и орудий.
— Приказываю сложить оружие и построиться! — раздался усиленный рупором голос Кравченко.
Толпа замерла в сомнении. Потом какой-то уж очень заполошный с криком: «А вот хрен тебе!» изготовился проткнуть штыком Дзержинского, но тут же упал, сражённый снайперской пулей. В тылу толпы зазвучали команды, и вот уже тыл ощетинился сотнями штыков, в окнах плотоядно ощерились пулемёты.
— Повторяю последний раз, — голос Кравченко был устрашающе спокоен, — складывайте оружие и стройтесь!
На этот раз толпа предпочла подчиниться.
Кравченко подмигнул Бокию и мягко обратился ко всё ещё бледному Дзержинскому:
— Дозвольте, Феликс Эдмундович, я с этими упырями сам побеседую.
Дзержинский кивнул и полез в вагон.
Кравченко прохаживался вдоль унылого строя.
— Что, братцы, — крикнул он. — Не желаете постоять за матушку Россию?
— Сам стой! — крикнул кто-то. И понеслось: — Надоело вшей в окопах кормить! — Ты с наше повоюй! За кого кровь проливаем?
Кравченко поднял обе руки, призывая к тишине.
— То, что вы кричите, верно, — сказал он, — но ведь это уже в прошлом. Сейчас вас никто даром не обижает, даже в атаку больше не гонят. Об одном просят: потерпеть чуток, пока новая власть с немцем замирится.
— Не хотим ждать! В окопах всё одно не жизнь!
Кравченко вытянул обе руки в стороны.
— Кто согласен с предыдущим оратором, становись по левую руку. Кто готов вернуться в окопы становись по правую!
Согласных воевать оказалось немало, но всё же меньше, чем несогласных. Кравченко обратился к одному из командиров, указывая на согласных: — Уводи, накорми и верни оружие. — Потом весело посмотрел на несогласных. — А вас, ребята, я от дальнейшей службы в строю освобождаю! — Послушав недоумённо-радостный гвалт, крикнул: — Погодите радоваться. Не всё для вас, ребята, так весело. От строя я вас освободил, но не от армии. И будете вы теперь работать в инженерных войсках: копать, строить, наводить переправы. За паёк будете работать, правда, за меньший, чем у тех, кто в окопах. Но так и лопата полегче винтовки!