— Да, это нелегко, — сказала Тора, хотя понятия не имела, каково это. К счастью, до сих пор ей не требовалось много сочувствия.
— Гаральд обожал свою младшую сестренку. Но и ревновал. Три года он был моим любимым малышом, и теперь с трудом принимал нового члена семьи. Мы не относились к этому серьезно — думали, со временем пройдет… — Слезы покатились по ее щекам. — Он ее выронил. Бросил на пол.
Она замолчала, отвернулась к озеру и снова стала смотреть на птиц.
— Гаральд бросил сестренку на пол?! — не поверила Тора. Она сохранила внешнее спокойствие, но по ее спине пробежала дрожь.
— Малышке было четыре месяца, она спала в машине, в своем креслице — мы ездили по магазинам и только что вернулись домой. Я пошла снять пальто, оборачиваюсь, а он стоит в прихожей и держит ее в руках. Нет, не на руках… За ножки, вниз головой, как тряпичную куклу. Конечно, она проснулась и захныкала. Он прикрикнул на нее и затряс. Я бросилась к нему, но не успела… Он посмотрел на меня, улыбнулся и отпустил ее. На кафельный пол.
Слезы одна за другой катились по ее щекам, оставляя на лице серебристые дорожки.
— Я не могу вычеркнуть это из памяти. Каждый раз, глядя на Гаральда, я видела выражение его лица в ту минуту…
Амелия замолчала, собираясь с силами.
— У малютки случился перелом черепа, в больнице она впала в кому, и в результате развилась энцефалопатия.
— Вас должны были обвинить в жестоком обращении с детьми и забрать ребенка на время расследования обстоятельств.
По взгляду фрау Гунтлиб Тора поняла свою наивность.
— Через все это проходить не пришлось. Нам помог семейный доктор. Да и другие врачи, которые за ней наблюдали, проявили исключительное понимание. Гаральда направили к психиатру, но признаков психического расстройства не обнаружили. Он был просто маленьким ревнивым ребенком, совершившим чудовищную ошибку.
Тора не могла назвать этот случай поведением нормального ребенка, но ничем не выдала своих сомнений. Да и откуда ей об этом знать?
— Гаральд все помнил или через какое-то время забыл? — спросила она.
— Если честно, не знаю. С тех пор я с ним почти не разговаривала. Думаю, что скорее всего он осознавал. По крайней мере он после этого был по-особенному добр к Амелии Марии. До самой ее смерти… Как будто пытался возместить то, что сделал.
— Значит, именно так испортились ваши отношения?
— Не было больше никаких отношений. Я не могла даже смотреть на него, находиться рядом с ним. Я всячески избегала собственного сына. Мой муж тоже. Поначалу Гаральд по-детски бунтовал и не понимал, почему мама больше не хочет его видеть возле себя, а потом привык и замкнулся. — Она больше не плакала, ее лицо посуровело. — Я должна была его простить… Но не смогла. Возможно, мне самой стоило пойти к психиатру, и тогда все бы было иначе. Гаральд вырос бы другим, а не таким, каким стал.