Нужно быть более искусным рассказчиком, чем я, чтобы поведать о пяти годах, которые провел Питер на вершине Иглы. Он ел, спал, смотрел в окно на город; он молился на ночь; он видел сны о свободе. Летом в его камере было жарко, зимой холодно.
Второй зимой он заболел гриппом и едва не умер.
Он лежал в жару под тонким одеялом, непрерывно кашляя. Сначала он боялся в бреду проговориться о веревке, спрятанной между двух неплотно уложенных камней в восточной стене спальни. Летом, когда ему стало хуже, веревка казалась ему уже ненужной. Он думал, что умирает.
Бесон и его подручные тоже так думали и ждали этого. Однажды ночью, когда за окном бушевала буря, Питеру в бреду явился Роланд. Принц был уверен, что отец пришел забрать его в Далекие Поля.
«Я готов, отец! – крикнул он. – Пошли!»
«Еще рано, – ответил отец.., или призрак.., или кто бы то ни был. – Тебе еще многое нужно сделать».
«Отец!» – закричал Питер изо всех сил, и тюремщики внизу замерли, уверенные, что дух короля Роланда явился, чтобы утащить Питера в ад. В ту ночь они больше не пили, а наутро один из них отправился в церковь, вновь обратился к вере и впоследствии даже стал священником. Его звали Корран, и я расскажу вам о нем в другой раз.
Питер на самом деле видел духа – но был ли то настоящий призрак его отца, или он родился в его воображении, я не могу сказать.
Голос Питера стал тише; стражники больше ничего не слышали.
«Здесь так холодно.., а мне жарко».
«Бедный мальчик, – сказал отец. – Ты пережил тяжелые испытания, и это еще не конец. Но Деннис узнает…» «Что узнает?» – спросил Питер. Его щеки горели, но лоб был бледным, как свечка.
«Узнает, куда ходит во сне лунатик», – прошептал отец и вдруг исчез.
Питер провалился в обморок, который перешел в крепкий сон, и во сне болезнь отступила. Юноша, который весь последний год делал по шестьдесят наклонов и сто приседаний по утрам, проснулся на следующее утро слишком слабым, чтобы сделать это.., но он снова был здоров.
Бесон и его подчиненные были разочарованы, но с тех пор предпочитали не подходить к Питеру близко.
Это облегчило его работу. Но ненамного.
Я не в силах рассказать вам о бесконечном, изматывающем труде Питера. Многие часы, иногда с паром, выдыхаемым изо рта, иногда с льющимся по лицу потом, всегда в страхе разоблачения, в одиночестве, сопровождаемый лишь невеселыми мыслями и почти абсурдными надеждами, он ткал и ткал. Я многое могу рассказать, но невозможно передать чувство этих долгих часов, дней, недель, в течение которых время, казалось, остановилось. Об этом могли рассказать только великие мастера, искусство которых давно умерло. Пожалуй, единственным, что зримо свидетельствовало о прошедшем времени, была борода Питера. За 1825 дней она стала длинной и пушистой, доходя до середины груди, и, хотя юноше был только двадцать один год, в ней кое-где серебрилась седина. Не росла борода только там, где ноготь Бесона оставил шрам.