Такое ощущение, что ноги уже отнимались. Мересьев, блин. С трудом перетащив себя через разделительную трубу, пополз дальше. Теплица прикрыла справа. Взгромоздившись на ноги, он пошел, низко согнувшись. Сколько участков миновал, трудно сказать. Не меньше десяти. А на одиннадцатом неожиданно заметил в покосившейся дощатой дачке приоткрытую дверь…
Пустая собачья будка с цепью. Под навесом на крыльце – брезентовое тряпье. Как бы сохнет. Из дома – ни звука. Что за черт?
Он перебежал до загородки с дровами, присел. Еще одна пробежка – встал под окна, приготовился стрелять. На цыпочках дотянулся носом до окна: пустой номер – «иллюминаторы» плотно задраены. Трудно предположить, что таким вот интересным образом зэки собираются заманить его в засаду. Максимов оторвался от стены, осторожно поднялся на крыльцо и проник в дом.
Действительно, чертовщина. Голова решительно бастовала, не желая докапываться до сути вещей. Здесь было сухо и тепло. Голову вскружило – дотащился до лавки, сел. Никого в доме, всего одна комната и крохотная веранда, совмещенная с сенями. Стены аккуратно побелены. Топчан, покрытый шерстяным пледом. На столе – стакан с засушенным пучком мятлика. Печка не горит, но тепло от нее исходит – топили недавно. На столе – чугун со вчерашней картошкой, сухари в коробке от «Доширака»… Он почувствовал звериный голод – никогда такого не чувствовал, подобрался к чугуну, принялся запихивать картошку в рот – жадно глотая, не жуя. Сухарями хрустел – на улице было слышно. В бадье на самом дне обнаружил остатки воды. Черпак корябал стенки, пришлось поднять бадью и давиться просто так, из «горлышка», тряся руками и проливая ценную влагу. Спохватившись, выдернул газету из пожелтевшей стопки («Известия» за 1984 год! – вот уж точно ни одной плохой новости!), завернул в нее три картофелины (для того «парня»), запихнул в карман, другой набил сухарями. Взгляд упал на полку для обуви, где стояли немного рваные, но вполне сносные кирзовые сапоги! Он семнадцать лет не носил этой прелести – как в последний раз перешел КПП воинской части и менял в кустах военку на гражданку, а опостылевшие кирзачи забросил далеко в кусты! В милиции носил невесомые, яловые – и те редко… А сейчас схватил с радостью, а когда приложил к своему истерзанному ботинку и удостоверился в схожести размеров, прямо осветился от счастья. Вырвал из тряпья в углу грязные портянки (главное – сухие!), принялся торопливо переобуваться, словно опасаясь, что с минуты на минуту возвратится хозяин и запретит. Испытывая необычайную легкость в ногах, потоптался по полу, забрал со скамьи автомат и отправился на поиски дальнейших неприятностей.