Но оставался еще двоюродный брат, и, никто из них не смел его сторониться, и он стучался в калитку, и входил, и расхаживал по двору, когда хотел, держа в руке раскрытый, сверкающий нож. Старший сын ходил за ним по пятам, с озлобленным лицом, но не смея сказать ни слова, потому что нож у него был раскрыт и сверкал, а двоюродный брат все разглядывал пристально и хвалил каждую из женщин.
Он посмотрел на жену старшего сына, засмеялся хриплым смехом и сказал:
— Ну, тебе попался лакомый кусочек, — горожанка, и ножки у нее маленькие, как бутоны лотоса!
А жене второго сына он сказал:
— Ну, а это ядреная красная редиска из деревни — хороший кусок говядины!
Он сказал это потому, что женщина была полна, и румяна, и широка в кости, но все же миловидна. И в то время, как жена старшего сына сжалась под его взглядом и закрыла лицо рукавом, эта открыто рассмеялась, будучи добродушной и веселой женщиной, и ответила бойко:
— Что же, некоторые мужчины любят горькую редиску и красную говядину.
И двоюродный брат отозвался проворно:
— Я как раз из таких! — и попытался схватить ее за руку.
Старший сын сгорел со стыда при таком заигрывании между мужчиной и женщиной, которые не должны были бы даже разговаривать друг с другом, и взглянул на жену, потому что ему стыдно было за двоюродного брата и невестку перед женой, которая была лучше воспитана, чем он сам. И двоюродный брат, заметив, что он боится жены, сказал лукаво:
— Ну что же, я бы скорее стал есть каждый день говядину, чем холодную и невкусную рыбу, вроде вот этой!
При этих словах жена старшего сына с достоинством поднялась и удалилась во внутренние покои. Двоюродный брат бесстыдно засмеялся и сказал, обращаясь к Лотосу, которая сидела и курила свой кальян:
— Эти горожанки уж очень ломаются, не так ли, старая госпожа?
Потом он пристально посмотрел на Лотос и сказал:
— Ну, старая госпожа, если бы я не знал, что мой родственник Ван-Лун богат, я догадался бы об этом, взглянув на тебя: тебя разнесло горой! Ты, должно быть, ела вволю. Только у богачей бывают такие толстухи-жены.
Лотосу очень польстило, что он зовет ее старой госпожой, потому что так величают только женщин из знатных семей. Она засмеялась густым, рокочущим в ее жирном горле смехом. И, выдув золу из трубки, дала рабыне набить ее снова и, обратившись к Кукушке, сказала:
— Этот бесстыдник любит пошутить!
Говоря это, она игриво посмотрела на двоюродного брата, хотя теперь, когда глаза у нее стали маленькие, совсем не похожие на абрикос, и заплыли жиром, эти взгляды потеряли прежнюю выразительность. И, встретив ее взгляд, двоюродный брат бурно расхохотался и вскричал: