— Сын мой, еще в старину говаривали, что не берут хорошее железо на гвозди, а честных людей — в солдаты. А ты — мой сын, мой любимый младший сын, и как же мне спать спокойно, зная, что ты скитаешься по всей стране вместе с армией?
Но юноша стоял на своем и сказал, сдвинув черные брови:
— Я уйду.
Тогда Ван-Лун стал его уговаривать:
— Я позволю тебе поступить в любую школу и пошлю тебя в большие школы на Юге, и даже в иностранную школу, где учат любопытным вещам, ты поедешь учиться, куда захочешь, если не пойдешь на войну. Позор для такого человека, как я, у которого есть земля и серебро, иметь сына-солдата.
И так как юноша все еще молчал, то он добавил:
— Скажи своему старому отцу, почему ты хочешь быть солдатом?
И вдруг глаза юноши засверкали из-под бровей, и он ответил:
— Будет такая война, о которой мы не слыхивали, будет революция, будут бои и небывалая война, и наша земля станет свободна!
Ван-Лун слушал в изумлении: ни один из сыновей еще не изумлял его до такой степени.
— Не знаю, что это за вздор, — сказал он удивленно. — Наша земля и так свободна. Вся наша хорошая земля свободна. Я сдаю ее кому хочу, и она приносит мне серебро и хороший рис, и ты одет и сыт благодаря земле. Не знаю, какой тебе еще нужно свободы?
Но мальчик прошептал с горечью:
— Ты не понимаешь… ты слишком стар… Ты ничего не понимаешь…
Ван-Лун в раздумьи смотрел на своего сына и, видя страдальческое выражение молодого лица, размышлял: «Я дал этому сыну все, даже жизнь. Я позволил ему бросить землю, и после меня ни один из сыновей не станет заботиться о земле. Я позволил ему читать и писать, хотя моей семье это уже не нужно».
И, не сводя глаз с юноши, он добавил про себя: «Этот сын все получил от меня».
Потом он пристально вгляделся в сына и увидел, что он был высок, как взрослый мужчина, хотя все еще юношески тонок, и нерешительно пробормотал вполголоса, не замечая в нем признаков возмужалости:
— Что же, может быть, ему нужно еще одно.
И потом он сказал громко и медленно:
— Ну, мы тебя скоро женим.
Но юноша гневно сверкнул глазами из-под густых, нахмуренных бровей и ответил презрительно:
— Тогда я и в самом деле убегу. Для меня женщина не ответ на все, как для старшего брата.
Ван-Лун сразу понял, что ошибся, и в оправдание себе поторопился сказать:
— Ну, нет, мы тебя не женим, я хотел сказать, что если ты хочешь, какую-нибудь рабыню…
И мальчик ответил надменно и с достоинством, сложив руки на груди:
— Я не такой, как другие… У меня есть свои мечты. Я хочу славы. А женщины есть везде.
И потом, словно вспомнив о чем-то, он вдруг потерял свой достойный вид и, опустив руки, сказал обыкновенным голосом: