Тут он вспомнил, что пройдет всего несколько лет, и ему стукнет семьдесят, и он устыдился и подумал: «Было бы хорошо отдать девушку моему сыну». И он повторял это снова и снова, и каждый раз эти слова отзывались в нем болью, словно удар по больному месту, но он не мог не повторять их.
День тянулся для него очень долго, и он чувствовал себя одиноким.
Когда наступила ночь, он все еще сидел во дворе один, и ни к кому из своих домашних он не мог пойти, как к другу. И ночной воздух был мягок и тепел и был густо насыщен запахом цветов кассии.
И в то время как он сидел в темноте под деревом, кто-то прошел мимо ворот двора, где росло дерево, под которым он сидел. Он быстро поднял голову и увидел Цветок Груши.
— Цветок Груши! — позвал он шопотом.
Она сразу остановилась и склонила голову, прислушиваясь. Тогда он позвал снова, с трудом выговаривая слова.
— Подойди ко мне!
Услышав его голос, она боязливо прокралась в ворота и стала перед ним. Он едва мог различить ее во тьме, но чувствовал, что она здесь, и, протянув руку, ухватился за ее одежду и сказал, задыхаясь:
— Дитя!
И на этом слове он запнулся, перебирая пальцами ее халат. Он говорил себе, что он старик и что нечестно сходиться с ней, имея внуков и внучек почти одного с нею возраста.
Тогда она почувствовала жар в его крови и нагнулась, словно цветок, поникший на стебле и соскользнула на землю, обнимая его ноги. И он сказал медленно:
— Дитя, я стар, я очень стар.
И она ответила, и голос ее доносился из тьмы, словно благоухание кассии:
— Я люблю стариков, я люблю стариков: они такие добрые.
Он сказал с нежностью, слегка нагнувшись к ней:
— Такой маленькой девушке нужен был бы высокий стройный юноша!
А про себя добавил: «вроде моего сына», но вслух он этого не сказал, чтобы не внушить ей мысли о сыне, — этого он не перенес бы.
Но она отвечала:
— Молодые люди не добры, они жестоки!
Он слушал ее тонкий детский голосок, и в сердце его волной хлынула любовь к этой девушке. Он взял ее за руку, тихо поднял с земли и увел к себе.
Когда это произошло, он удивлялся своей поздней любви больше, чем какой-либо из прежних, потому что, как ни любил он Цветок Груши, он не был с ней так страстен, как с другими, кого он знал до сих пор.
Нет, он был с ней нежен и довольствовался тем, что ее легкая юность касается его отяжелевшего тела, довольствовался тем, что видит ее днем, что ее развевающиеся одежды касаются его руки и что ночью ее тело спокойно отдыхает рядом с ним. И он удивлялся старческой любви, которая так нежна и довольствуется немногим.
То, что сделал Ван-Лун, обнаружилось не скоро, потому что он никому об этом не сказал. Да и зачем стал бы он говорить, будучи господином в своем доме? Но Кукушка заметила это первая, и, увидев, как девушка выскользнула на рассвете с его двора, она задержала ее и засмеялась, и ее ястребиные глаза заблестели.